Все имена птиц. Хроники неизвестных времен

– Он только к пяти обратно поедет, – сказала Инна, угадав его мысли. – К вечеру.

– А-а…

Получалось, водителю «жигуленка» сидеть на жаре еще несколько часов. Впрочем, он, наверное, спит… Машина все равно что маленький дом, подумал он. Собственное, приватное пространство. Он остро затосковал по своей серебристой красавице.

– А вы почему не на машине? – спросила она. – Тут мало кто вот так… автостопом. Только студенты.

– В ремонте, – повторил он.

– Ах да…

У дороги лежала коряга, серая и высохшая, с удобной седловиной, словно предназначенной для отдыха усталых путников.

– Сяду на пенек, – сказал он, – съем пирожок…

– А и правда. – Она оживилась. – Хотите бутерброд?

– У вас и бутерброды есть?

– Ну да… в дорогу. С курицей. И с сыром.

– Это очень кстати, – согласился он.

Завтрак в придорожном кафе «Калинка» остался смутным воспоминанием, на открытом воздухе всегда очень хочется есть, какие-то древние механизмы, пробуждающие в человеке инстинкт кочевника и собирателя, – чтобы выжить, нужно есть как можно чаще.

Она вновь открыла чемодан, поставив его рядом с корягой, порылась там, достала сверток с бутербродами; каждый завернут в отдельную бумажную салфетку, салфетки уже подмокли и частью расползлись.

– Урны поблизости нет, – пошутил он.

– Бумага – это ничего, – сказала она. – А вот пластиковые пакеты нельзя выкидывать. Они не распадаются. И бутылки тоже.

– Говорят, ученые придумали специальный пластик, который через какое-то время самоликвидируется, – сказал он. – Кстати, насчет бутылки.

Он достал из наружного сетчатого кармашка на рюкзаке бутылку с водой.

Сидеть на коряге было удивительно тепло и как-то уютно. Он увидел, что рядом с ним пролегла дорожка муравейника. Муравьи деловито тащили какие-то мелкие предметы, зернышки, обломочки, оболочки чего-то, дергали за них, словно вырывали друг у друга, но неуклонно продвигались вперед.

– У муравьев тоже есть свои дороги, – сказал он. – Вон какое движение.

– Они не соблюдают правила. – Она искоса, по-птичьи, поглядела на муравьиную тропу. – Все время выезжают на встречную полосу. Просто безобразие. И куда только смотрит их муравьиная ГАИ? Они разумные, как вы думаете?

– Да, – сказал он. – Они хоронят своих мертвых.

– Нет, – возразила она, – просто выносят их за пределы муравейника, правда, – она задумалась, – в специальные могильники. Да, наверное, разумные. Они тлей пасут, знаете? Утром выносят их на листики, а вечером забирают. А тля не возражает. Висит, подогнув ножки.

– Это вам Лебедев рассказал?

Он уже хотел познакомиться с этим симпатичным Лебедевым, у него наверняка одна дужка очков отломана и прикручена проволокой. Либо завязана ниткой. И еще он ведет научные разговоры за чаем с вареньем. О космосе, о тайне жизни. Он с удовольствием бы побеседовал о космосе и тайне жизни. И о том, есть ли жизнь на других планетах. И еще у него наверняка есть старые подписки журналов «Наука и жизнь» и «Знание – сила». И розеточка с вареньем. Обязательно должна быть розеточка с вареньем.

– Он поручал нам наблюдать за муравейником, – сказала она, – и вести дневник. А потом кто-то из взрослых муравейник разрушил. Просто так, шел мимо и пропахал ногой. Муравьи так суетились…

– Наверное, – сказал он, чтобы ее утешить, – они потом построили новый муравейник.

– Нет, – сказала она, – они собрали все свои припасы и эвакуировались. Ушли. И своих деток забрали. И своих тлей. Они не захотели жить в таком опасном месте. У них бывают войны, вы знаете? Красные муравьи идут войной на черных.

– Как у людей, – сказал он.

– Мирмика. Они зовутся Мирмика.

– Кто?

– Красные муравьи. Они охотники и рабовладельцы. Они забирают деток черных муравьев, а родителей убивают. И дети черных муравьев работают на них остаток своих дней.

– Все как у людей, – повторил он.

Ему стало грустно и неприятно. Хотелось поскорее закончить разговор и уйти. Но уйти было некуда. Все равно они шли в одну сторону.

– А у Лебедева правда дужка очков подвязана проволокой? – спросил он.

– Откуда вы знаете? – удивилась она.

– Просто подумал.

– Он сельский чудак, – сказала она. – Они, наверное, все похожи друг на друга. Ладно, пойдемте.

Он вдруг, словно спохватившись, понял, что у дороги темно и сыро, что лучи солнца косо прочерчивают бурьян, иван-чай приобрел пурпурный оттенок, а пижма в тени светится, как горстка брошенных на траву фонариков. Около уха настырно зудел комар. Муравьиный поток поредел и втянулся под корягу.

– Ох, – сказал он, встал, отогнал комара и с удовольствием потянулся, – ну и засиделись.

Только тут он ощутил, как ноют намятые жесткой вагонной полкой кости, как болят распухшие в кроссовках ноги. Солнечный свет просвечивал сквозь висевшую в воздухе пыль и был одновременно красным и золотисто-медовым. Нигде больше нет такого света, подумал он, только здесь.

Какая-то птица в кустах фыркнула крыльями, точно сложила и вновь расправила веер.

– Все равно здорово, – сказал он сам себе.

Она тоже поднялась, проверила молнию на чемодане, рассеянно хлопнула себя по ноге, размазав кровавый след.

– Надо идти, – сказала она. – Съедят.