Всё хоккей

Как и было заявлено, профессор Маслов к лету вернулся из Германии. Похоже, этот человек был пунктуален и умел держать слово. Я был записан к нему на прием в первый же день его работы. Это был один из самых дорогооплачиваемых врачей. Мне пришлось выложить немалую сумму, что, конечно, я утаил от Надежды Андреевны.

Я пришел в клинику, ближе к вечеру. И хотя темнело довольно поздно, этот вечер выдался дождливым и сумеречным. Тучи обволокли небо, и мир стал казаться гораздо меньше и компактнее, словно с низкими потолками, узкими стенами и скользким, не мытым полом.

Медсестра не очень симпатичная, и, похоже, не очень удачливая в личной жизни, провела меня к кабинету Маслова и распахнула широко передо мной двери.

— Пожалуйста, пациент Круглов, — она торжественно объявила мой номер, словно на сцене. Я уловил в ее голосе легкое кокетство.

Вот я уже и пациент, усмехнулся я про себя. Хотя по жизни никогда не болел. Правда, пациент не той клиники.

Я переступил порог кабинета. Было тускло и мрачно, горела настольная лампа, но пахло почему-то не микстурами и спиртом, а дорогой туалетной водой Gucci. Уж в чём-чём, а в туалетной воде я разбирался безошибочно и, словно дегустатор, мог точно определить фирму. Конечно, только известную и элитную.

Профессор стоял ко мне спиной и рылся в документах на стеллажах.

— На что жалуетесь, — не оборачиваясь, бросил он дежурную фразу.

Я плотно прикрыл за собой дверь. Она предательски хлопнула. Маслов резко обернулся.

Если бы я не увидел воотчию, то не поверил бы, что лицо человека может в один миг стать белым, как снег. Румянец на круглых щеках мгновенно сменился смертельной бледностью, мне даже показалось, что губы слегка посинели, его пухлые руки откровенно задрожали, и папка выпала из рук, громко хлопнувшись о пол.

— Это вы? Вы! Я знал, я чувствовал, что слухи о вашей нелепой смерти слишком преувеличены! Это все ваши штучки! Вы хотите заманить меня в ловушку! Но вам это не удастся! Я не намерен повторять, что для вас это может обернуться тяжелыми последствиями! Я не пугаю, но слухи о вашей смерти могут оказаться не слухами в один прекрасный день!

Свой эмоциональный монолог он выпалил на одном дыхании и на одной истеричной ноте.

— В один прекрасный день, все мы умрем, — спокойно ответил я и вышел как артист, на середину комнаты.

Если бы я не увидел воотчию, то не поверил бы, что лицо человека в один миг может вспыхнуть алым пламенем. Пылали щеки, уши, руки, глаза, даже губы. Казалось, его в один миг поглотит огонь и превратит тело в пепел. И образное выражение сгореть от стыда, казалось вот-вот превратиться в реальность на моих глазах.

Наконец, он, осознав, что ошибся, стал приходить в чувство. Даже деловито уселся в кресло, покрутился в нем, как космонавт, и уверенно постучал ручкой по столу.

— На что жалуетесь? — сухо спросил он, явно желая выставить меня поскорее за дверь.

Он даже не извинился, что принял меня за другого. Скорее всего, решил, что я пациент, у которого нет других проблем кроме сердца. И я не обращу на этот инцидент внимания, тем более что завишу целиком от воли врача. Но в том-то и дело, что пациентом я не был.

— Я ни на что не жалуюсь, Егор Николаевич. Ну, разве только на отсутствие информации.

— Я вас не понимаю.

— Разъясню. Я — журналист, пишу книгу о покойном, слухи о смерти которого, кстати, нисколько не преувеличены. О покойном ученом Юрии Смирнове, который был моим другом.

— А я тут причем? — Маслов весь напрягся, но нужно отдать ему должное, уже не бледнел и не краснел.

— Мне бы хотелось знать, что вас связывало?

— Вы пришли только, чтобы задать этот вопрос?

— Нет, еще чтобы получить на него ответ.

— В таком случае, ничем помочь вам не могу. Вопрос, на который нет ответа, бессмысленен. Я понятия не имею о таком ученом.

— Но от дружбы с Запольским вы не отрекаетесь?

— При чем тут Максим Станиславович? Он жених моей племянницы.

— Кстати у вашей племянницы я видел фотографию, где был запечатлен и Смирнов.

Маслов встал, приблизился к окну, распахнул фрамугу и вдохнул воздух, словно ему нужно было набраться сил с ответом.

— Вы поймите, я врач! Каждый день перед моими глазами проходят десятки, иногда сотни людей, разве всех можно упомнить.

— Он не был вашим пациентом. Возможно, вы были его пациентом?

Я не думал, что эта фраза взорвется в воздухе бомбой. Похоже, я метнул верно, наугад попав прямо в цель.

Маслов резко повернулся ко мне. Его губы и руки вновь задрожали. Может, он и был прекрасным кардиологом, но нервишки имел никудышние.

— Что? Что вы сказали? Я — его пациентом? Как вы смеете! В психиатрах я никогда не нуждался!

В этом я уже искренне сомневался.

— Значит, вам все же известно, что Смирнов был психиатром!

— Вы блефуете! — закричал Маслов. — Вон из моего кабинета! И чтобы никогда… Слышите, никогда не посмели переступать мой порог! Даже если у вас вот-вот остановится сердце! Ищите другого врача!

Похоже, этот человек не умел держать себя в руках. Или его положение было настолько серьезно. Мне ничего не оставалось, как поспешно покинуть кабинет, даже не попрощавшись.