Все хорошо, пока хорошо (сборник)

Сэм промакивал затылок голубым платком, меня воротило от этого зрелища, и я сказал маме, что схожу за табаком, ушел и долго бродил по улицам, но, когда вернулся, Сэм все еще торчал на кухне. Он рассуждал о похоронах, какие, мол, верные слова нашел пастор. Тебе кажется? откликнулась мама. Я спросил Сэма, сколько лет его сыну. Он зыркнул на меня. Семь, разве ты не знаешь? Я не ответил, Сэм не сводил с меня глаз, мама собрала чашки и понесла их в мойку. Так он в школу пойдет, сказал я. Само собой, ответил Сэм, в семь лет все идут в школу. Знаю, знаю, сказал я. Потом поднялся, вышел в коридор и пошел наверх в Сэмову комнату, голова гудела как у водолаза. Я убрал пакет табака в чемодан, запер его и сунул ключ в карман. Потом подумал: нет. Снова отомкнул чемодан, взял табак, вытащил из кармана такой же точно початый пакет и спустился на кухню с двумя пакетами табака в руках. Сэм затих. Мама вытирала посуду полотенцем с красным узором. Я сел, положил перед собой два пакета табака и скатал папироску. Сэм смотрел на меня. Было совершенно тихо, долго, потом мама стала напевать себе под нос. А ты, сказал Сэм, так все и продолжаешь? Да. Хоть убей, этого я никогда не пойму, сказал Сэм: чтоб взрослые люди писали стихи - в смысле, не делали ничего больше. Сэм, ну зачем ты, сказала мама. И не такое бывает, сказал я, поднялся и вышел в сад. Он был тесен для меня. Я перелез через ограду и очутился в поле. Я хотел быть на виду, но вдалеке. Пройдя метров восемьдесят, девяносто, может, сто, я оглянулся. Справа из-за дома торчал капот Сэмовой машины. Ни дуновения. Я едва ли что чувствовал. Я стоял и глядел на дом, на машину, долго стоял, с четверть часа, если не дольше, пока не укатил Сэм, вернее, его машина. Вслед за тем мама спустилась в сад, я увидел, что она заметила меня, и пошел назад. Сэму пора было уезжать, сказала мама, он передавал привет. Что ты говоришь?! удивился я. Вы - братья, сказала она. Мама! Тогда она покачала головой и рассмеялась. Я спросил, не хочет ли она прилечь, да, она как раз думала об этом. Мы вернулись в дом. Вдруг она остановилась. Разинула рот, будто крича или задыхаясь, но потом закрыла его и выговорила чуть слышно: я не переживу этого, Николай, я так хочу умереть. Я обнял ее худенькие, узкие плечи. И сказал: мама. Я так хочу умереть, повторила она. Конечно, мама. Я отвел ее к дивану, она рыдала, я укутал ей пледом ноги, она зажмурилась и запричитала в голос, я сидел возле нее, смотрел, как она плачет, и думал об отце, - видно, она любила его. Потом положил руку ей на грудь, намеренно, и она перестала зажмуриваться, но глаз не открыла. Николай, милый, сказал она. Спи, мама, сказал я. И не убрал руку. Вскоре она задышала ровно, тогда я встал, вышел в коридор и поднялся в Сэмову комнату. До поезда было еще пять часов, но я знал, что она меня поймет. Я собрал чемодан, черный костюм я положил на самый верх. Мысли аукались в голове, как в пустоте. Я спустился вниз и запер за собой дверь. Пешком дошел до станции, путь далекий, но у меня было полно времени. Я шел и думал, что она наверняка любила отца и что Сэм... что и его она тоже, конечно, любит. И я подумал: ну и что с того?

ДЖОКЕР

Как-то в конце ноября в субботу вечером я был дома один с Люси. Я сидел на стуле у окна, она раскладывала пасьянс на обеденном столе, в последнее время она непрерывно их раскладывала, не знаю почему, похоже, она чего-то боялась. Ой, как душно, сказала она, ты не откроешь окно? На мой взгляд, в доме было душновато, да и на улице тепло не по сезону, поэтому я открыл окно. Оно выходило на сад позади дома и рощу; я задержался у распахнутого окна, слушая шум дождя. Возможно, это и послужило толчком: мерный стук капель, тишина - одним словом, случилось то, что иногда случается: обнажилась пустота жизни, да так откровенно, будто сама ее бессмысленная суть заполнила меня под завязку и выплеснулась наружу уныло-постным видом из окна. Закрой уже, сказала Люси, хотя я продолжал смотреть в окно. Пойду пройдусь, сказал я. Сейчас? - спросила она. Я закрыл окно. Сказал: я недолго. Она углубилась в пасьянс и не взглянула на меня. Я вышел в прихожую и надел на себя дождевик и зюйдвестку, которые вообще-то держу исключительно для работы в саду в плохую погоду. Из-за одежды, наверно, я механически спустился в сад вместо того, чтобы выйти на дорогу.