Все, кого мы убили. Книга 1

Принесли лимонад и кофе, потом ещё, за разговором текли час за часом, вторая бутылка цимлянского из донжонов Прозоровского подходила к концу, а жаркое солнце, ненадолго показавшись из-за угла, почти отвесно устремилось в воды канала. Мы уже давно остались единственными посетителями таверны. Горы Малой Азии меняли окраску от жёлтого к красному, и затем бурому, играя очертаниями по мере изменения угла солнечных лучей, совершенно потемнев и утратив с закатом всякий намёк на рельеф. Быстро смеркалось, на ужин нам подали замечательную большую камбалу, окружённую овощами и зеленью, и мы насытились ею совершенно. Череда тонов сумеречного пейзажа, словно беззвучная симфония цвета, необычайно восхитила меня, и я посетовал, что не обладаю кистью господина Воробьёва.

И ещё я раз убедился, хоть и осознал это не сразу, а спустя годы, как Господь, определяя жребии сынов человеческих, общается с нами на языке определённости, кажущимся нам лишь случайными изворотами мелких причин.

– Какого Воробьёва? Максима? – неожиданно оживился Муравьев. – Того, что ездил с неведомой миссией под началом Дмитрия Дашкова накануне греческого восстания?

– Ты искренне так полагаешь, или снова мистифицируешь? Ему велели под строжайшей тайной снять размеры с храма Воскресения, с чем он справился блестяще. Но, положа руку на сердце, вряд ли у кого-нибудь достанет смелости уличать их в шпионстве.

– Я тоже читал «Северные Цветы», – нахмурился он. – Тебе не показалось кое-что… нарочитым сверх всякой меры?

– Я ещё в отрочестве зачитывался записками Дашкова о поклонниках в Иерусалиме, но обращал внимание на описание путешествия, – насторожился я. – Рассказывай же.

– Десять лет тому Дашков, будучи вторым секретарём здешнего посольства, едет в Левант. Его цель уж верно преследует не одно только поклонение святыням. Скажу иначе: не это главное.

– Что с того? Он не скрывал, что умонастроения местного христианского населения заботят его сильнее – близилось восстание греков. В Леванте же он ревизировал наши консульства. Кроме того, он имел несколько конфиденциальных миссий к правителям Порты, например, набиравшему силу Мегемету Али.

– Я полагаю это всё отвлекающим манёвром от главного, как и задание Воробьёва. Гляди и рассуждай вместе со мной: после страшного пожара 1808 года, обрушившего купол Храма, его с трудом восстановили, в том числе и на русские деньги, но возвели уже в ином виде. Разве план главной святыни христианского мира может являть собой тайну от своего сильнейшего покровителя, как о том пишет Дашков? И как можно скрыть от властей замеры и зарисовки? И каким инструментом художник замерял высоту? И главное – зачем? Если точная копия храма, каким он существовал в семнадцатом веке, есть у нас под носом, стараниями патриарха Никона, в Новом Иерусалиме, что под Воскресенском? Пожалуй, что не мы к ним, а они к нам должны ездить за чертежами оригинала!

Признаюсь, ни одного незнакомого мне факта не содержалось в речи моего друга, но никогда я не смотрел на них с его парадоксальной точки зрения. Действительно, всё это не находило простого объяснения.

– Постой, постой! – воскликнул я, вспоминая недавно прочитанное и вдохновляясь своим озарением. – Ты намекаешь на то, что настоящей целью Воробьёва являлось, допустим, снятие планов с крепостей и укреплений перед неизбежной войной? То, что за полтораста лет до него делал другой паломник, иеромонах Арсений Суханов?.. Знаешь, пока я плыл сюда, то что-то читал о его «Проскинитарии». Он путешествовал ещё при Алексее Михайловиче, как раз накануне строительства упомянутого тобой Воскресенского собора, должного стать копией своего иерусалимского предтечи. Перед реформой он описывал греческие церковные чины, дискутировал с патриархами Александрийским Иоанникием и Иерусалимским Паисием о богослужебной практике и перстосложении. Обладая архитектурными познаниями, размеры Храма снимал тоже он. Поразительно, что его записки содержат описания фортификаций по всей Порте. Неужто ты полагаешь одну цель лишь прикрытием другой?

Но внезапные озарения мои, которыми я имел основание гордиться, не произвели впечатления на Андрея, он лишь махнул рукой, то ли сгоняя мух со сладостей, то ли отвергая мою гипотезу, невольно заставив меня думать, что и сам он навряд ли получил лишь разрешение поклониться святыням. Увы, история доказывала, что окончание одной войны с Портой являлось одновременно лишь прелюдией к залпам грядущих сражений. И длиться это может до тех пор, пока аргументы, неведомые ныне, но важнейшие, не уравновесят порыв справедливости, порождаемый целым сонмом поруганных народов южной Европы.

– А в таком случае, не резоннее ли Дашкову выписать с собой не живописца, а настоящего архитектора, хотя бы равной с Арсением опытности? – вопросил вместо ответа Муравьев. – Или отыскать на месте того самоучку-зодчего, возобновлявшего храм?

– Ты вконец запутал меня. Сам намекаешь на военную разведку, и тотчас же отрицаешь. Тогда что? Я не понимаю тебя.