Все, кого мы убили. Книга 2

К вечеру лаз зиял негостеприимной пустотой, и свет факелов не достигал дна. Прежде чем погаснуть в луже воды, спущенная на бечёвке лампа успела прояснить, что ходить там уже можно, да и насос принялся выдавать вместо ровного потока хлюпающие плевки вперемешку с грязью. Я велел Прохору спускаться следом за мной, но, всегда такой отважный, тут он воспротивился наотрез. Пробовал он не без усердия отговорить и меня, и во всегдашних его словах о нечисти не чувствовал я на сей раз и малой доли шутки. Мне удалось уговорить его только спуститься до края света и разматывать моток верёвки, которую я обмотал вокруг своего пояса на случай, если огонь не удастся мне сохранить.

Более по звуку, пока мои глаза привыкали к тусклому свету масляного фонаря, обнаружил я конец сопящей трубы, кожаную кишку которой потрудился переложить на более глубокое место. Постепенно взору моему открывался, словно проступая из мрака, зал с высокими сводами, где мокрые стены и пол покрывали лишь незначительные наслоения, вызванные воздействием озёрных вод. Сапоги мои, впрочем, вязли при каждом шаге и норовили оставить насовсем мои ноги, так что приходилось ступать наугад, и переносить вес тела на одну ступню постепенно, одновременно вытягивая другую. Освоение странного сего аллюра отняло у меня немало времени, впрочем, я не спешил, ощущая себя неуютно в подводном подземелье. По мере продвижения я начинал слышать дальний шум льющихся струй, ибо камни свода не прилегали друг к другу настолько, чтобы вода не могла отыскать для себя щели. Однако же по всему выходило, что объем откачиваемой насосом воды превышал приток, и это давало добрую надежду на то, что мне удастся осмотреть желаемое без особенных помех.

Искомое обнаружил я спустя час, первый же удар оказался на удивление удачен, и вскоре уже кусок огромного каменного жертвенника с рунами, напоминавшими письмена Арачинских валунов, я полоскал в мутной воде. Удар за ударом наносил я, разгоняя свой страх и беспокойство, работа целиком захватила меня. Неожиданно верхняя плита с душераздирающим грохотом, напоминающим выстрел, раскололась и обрушилась внутрь постамента, увлёкши за собой лампу. Огромный куб древнего алтаря, мнившийся мне монолитом, оказался сложенным наподобие короба, и на перекошенных обломках провалившейся плиты сейчас горел чудом не потухший фитиль, освещая в дрожащей воде странный цилиндр. Но не только блеск чистого золота из-под вековой коросты говорил о его необыкновенной ценности: куда как важнее для меня, соскоблив чёрный слой, было обнаружить множество знаков, коими испещрялась его поверхность. Предмет сей, назначение которого оставалось неясным: царственный жезл или ритуальный молитвослов шестью фунтами своего веса словно придавал материальной значительности несомым им писаниям.

Чьи-то шаги и свет спугнули меня, и от неосторожного движения верёвки на поясе я выронил скользкий цилиндр в воду, может, и к лучшему, ибо не собирался показывать находку сию кому-либо. Мой верный Прохор, преодолев своё отвращение, с трудом вышагивал, нагоняя впереди себя волну и освещая путь повешенным на шею фонарём, руки же его перебирали бечёвку, связывавшую нас с волей.

– Я подумал, что за стуки? – вполголоса оправдался он. – Уж не подсобить ли?

– Держи вот, – я бросил ему один из отбитых кусков, поймав, он сморщился.

– Выбрось это, – хмуро сказал он.

– Возьми наверх и принеси мешок, сложить надо, – приказал я.

– Дёру отсюда надо, – ясно проговорил он. – Своды не крепки, неровен час – обвалятся, мигом затопит всё.

В правоте этого последнего ему нельзя было отказать. Последние века кладка держалась, имея давление воды сверху и снизу равнозначным, теперь же, освободившись от подпоры снизу, грозила провалиться под тяжестью озёрного дна.

Поставив свой фонарь на возвышении, Прохор отправился за мешком, я же принялся обшаривать дно в поисках упавшего цилиндра, однако без толку. Раз из-под моей ноги он скользнул в сторону, я бросился следом, оступился и рухнул с головой в какой-то скрытый водой омут. Выбрался я из него вымокший до нитки и с угрюмым пониманием, что утратил, возможно, самую ценную реликвию из всех найденных на Востоке – ведь, вольно или не вольно, золото уже само по себе возвышает предмет в ряду прочих.

Вернувшийся с мешком Прохор кряхтел и вздыхал, не высказывая вслух свою правоту, но по тому, как прятал он лицо в тени, я понимал, что сейчас оно должно выражать надменное злорадство.

Двухсаженным шестом мне спустя час удалось нащупать дно колодца, кроме того, я понял, что он оказался ещё одной ступенью спуска в неведомые глубины. С трудом нарастив хобот насоса, я опустил его раструб в таинственный проём, упрекая мысленно древних зодчих, не выставлявших перил у опасных лестниц.