Все, кого мы убили. Книга 2

Он, казалось, вздохнул с сожалением, извлёк из-за пазухи небольшую трубку, сунул её в рот и выдохнул. Через мгновение острый шип вонзился мне в шею. Я выдернул его, опасаясь яда, но зря. Прохор, как всегда, играл в несколько ходов: применил сей приём не для отравления, а лишь отвлекая внимание. Пока возился я с шипом, он подкрался ко мне и заткнул нос и рот рукавом с омерзительной влагой.

Были это сильные, издревле славные люди…

Я опрокинулся набок и не мог пошевелиться. Может, раствор оказался не слишком крепок, или действовал он на меня недостаточно продолжительно, но чувства мои не исчезли разом. Я слышал шаги своих противников, их разговоры, но не мог понять, почему сквозь закрытые веки начали проступать странные тени. Окружающий мир наполнился шорохами и туманом. Оба врага мои, занятые до того мною и глухо спорившие о моей дальнейшей судьбе вдруг отступили, бросились бежать и разом упали. Туман быстро сгущался, и теперь я мог видеть всё окрест на многие версты, и солнце сияло мне из-под горизонта. Высокие существа появились сразу отовсюду, они шли наполовину под землёй, их ясные лица светились покоем, и они говорили – хоть и молча. Медленно поднимались они, и я никак не мог понять, от чего они становятся всё шире – пока не почувствовал, что лечу сам.

Очнулся я ночью, лёжа в каком-то странном мешке, и в беззвёздной пустынной тьме провёл время до рассвета, почти не чувствуя холода. Заботливо подложенная под руку фляга утолила мою жажду свежей вкусной водой. Я долго ехал на север, пытаясь примириться с тем, о чём догадывался и в чём имел возможность убедиться теперь. Проездом через Калужскую губернию, я остановился в Свято-Тихоновой обители. Мне требовался духовный совет. И остановившись там на три дня, я остался на тридцать лет.

Ещё не один год чувствовал я, как душа моя истончается под бременем тяжёлых размышлений сих, мрак и уныние заступают место веры, а сомнения в догматах Святой Церкви переполняют мои помыслы. И лишь трудом и смирением пришёл я, склонив голову, на путь покаяния в иночестве, где молитвами о спасении мира стремлюсь стяжать Духа Святого и, как умею, исцелить раны, нанесённые гордыней отцов пред всеблагим ликом Создателя Вселенной и страстных душ наших, надеясь до последнего дыхания лишь на милость Его.

Она непостижима. Неисчерпаема.

Эпиграф

События последовавшей Крымской войны подтвердили, что долго ещё края те останутся ареной битв жестоких сердец, переходя от народа к народу, жаркой войной и худым миром.

Дни мои сочтены, но не по годам. Извлечённые из золотого жезла древние свитки открыли мне за сорок лет триста семьдесят четыре имени ангелов. Все они начертаны слева от двери, под Одигитрией.

В моей келье как раз довольно места, чтобы уместить ещё сорок три тысячи шестьсот двадцать шесть.

Протограф

Докладная записка профессора Московского Университета Прохорова В. Т. членам Русского Географического Общества касательно рукописи Алексея Петровича Рытина, в иночестве Иоанна, насельника Свято-Тихоновой обители до своей кончины в 1876 году.

Представленная выше неопубликованная рукопись содержит немало материала, который может быть подвергнут обстоятельному критическому и естественнонаучному анализу. Будучи учёным, историком и искателем древностей, А. П. Рытин не мог вольно или невольно не оставить указаний, которые должны ныне пролить свет на некоторые обстоятельства, ставшие, увы, более легендарными, чем породившие их мифы, распространённые в некоторых областях Новороссии и Крыма. Для меня, как исследователя, важным представляется прежде прочего отделить критический взгляд Рытина-учёного периода его экспедиции 1830 – 1835 годов от мистических умонастроений инока Иоанна времён написания хроники.

По результатам, имею доложить следующее: