Все кошки Рима

Опершись о подлокотники, она тяжело поднялась с кресла и повернула переключатель.

— Теперь он включен.

Она села на место, сложила на пухлых коленях ручки и опять вперилась в итальянскую «мыльную оперу» по телевизору. Так она могла сидеть часами, на разу даже не пошевелившись.

— Если б ты знал итальянский, мог бы смотреть вместе со мной, — сказала она, на минуту отрывая взгляд от экрана.

— Ты сама знаешь, что я ни слова по-итальянски не понимаю, мама.

Когда он был ребенком, она хвалилась, что он говорит только по-английски.

— Мелина говорит на итальянском и на греческом.

— Повезло ей. Пойду погуляю.

— Но уже почти совсем темно! Куда ты пойдешь?

— Я уже большой мальчик, мама. И в Риме намного безопаснее, чем в Майями. Мелина так сказала.

— Эта Мелина ничегошеньки не знает. Ты никуда не пойдешь.

— Увидимся, когда вернусь.

— Не оставляй меня одну! Ты не знаешь, что может случиться с женщиной, если мужчина застанет ее одну.

Он улыбнулся обычной своей «да ладно, мама» улыбкой.

— Марио! Я хочу, чтобы ты был здесь! Что, если со мной случится приступ? Господи Иисусе, помоги мне, если мой сын уйдет и со мной что случится.

— Заткнись, мама.

— Ты что, болен, что так со мной разговариваешь? Весь вечер с тобой что-то странное творится. Как будто ты счастлив.

— Я счастлив, мама. Здесь я могу делать то, чего никогда не делал дома.

И на том он ушел. Она кричала ему вслед, призывала Марию Божью Матерь, потом принялась проклинать его, когда он закрыл за собой дверь и направился к лифту.

Ее упреки не имели ровным счетом никакого значения, как не имел его дождь, обрушившийся ему на плечи на улице. В подземке он сидел в освещенном резким неоном вагоне и оглядывал усталые и пустые лица пассажиров, пытаясь сохранять при этом спокойствие, ничем среди них не выделяться. Он вышел на остановке у цыганского лагеря. Боли особой не было, но то, как он разделался с маленькой цыганочкой, заставляло его чувствовать себя так хорошо, словно он обрел магическую силу. Достаточно силы, чтобы перечить маме.

Тьма кругом хоть глаз выколи, и в этой темноте он побрел прочь от станции и в конечном итоге вышел на дорогу, вдоль которой выстроились обветшалые заборы и крохотные домишки и мелькали среди теней кошки. Моросил мелкий дождь. На вершинах холмов вокруг города полыхали молнии, и из далекого далека накатывал гром.

Под уличным фонарем, чей свет превращал дождь в серебряные иглы, стояла девчонка. Еще одна цыганка в такой же случайной мешанине одежек, в какую одета была первая, — когда-то стильные, но давно позабывшие о моде вещи, залатанные и украшенные кусочками ярких тряпок и ленточек. Впрочем, как всякий тинейджер, она бросила вызов даже цыганской традиции: цыганский наряд дополняли припанкованная прическа и пирсинг в носу и ушах. И макияжа на ней было слишком уж много. Он предложил ей сигарету и даже дал прикурить, когда она выхватила одну из пачки.

— Говоришь по-английски? — спросил он, даже не ожидая услышать ответ.

— Немного, — отозвалась она. — Ты американец, а?

— Да, — невыразительно бросил он.

Девчонка как голодная затянулась сигаретой, потом поглядела на него.

— Немного американских сигарет. Денег много.

Вынув из кармана пачку, он отдал ее ей, сам поражаясь собственному спокойствию.

— Сколько за тебя?

— Ну ладно, — с улыбкой она побренчала ожерельями. — Немного.

Он достал из кармана крупную купюру. Выразительно вздернув бровь, она схватила купюру и указала куда-то в кусты. С веток на него летели капли, пока она не затащила его за собой под убогий навес. На полу здесь валялся старый спальный мешок, на который они и легли: ее тело прижалось к его, а руки сжимали все растущую эрекцию. Подняв взгляд, он увидел пару переливчатых желтых глаз, уставившихся на него из эбонитово-черных теней под промокшим кустом. Послышалось шипение, и глаза погасли. Он вдохнул влажный земляной запах пола, услышал, что дождь снова пошел сильнее. А потом его руки легли на теплое горло, отталкивая мешающиеся нелепые бусы, лаская кожу девчонки. Он перекатился на нее и сжал крепче. Она затрепыхалась, но он был гораздо тяжелее, и руки у него были сильные. Совсем просто: надо только держаться и сильнее сжимать пальцы, так чтобы ногти входили в кожу, пока она не перестанет наконец содрогаться. Разжав руки, он задумчиво оглядел ее, потом полез ей в карман, чтобы забрать свои сигареты и деньги. Восхитительное ощущение. Какой она была беспомощной. И он задрал ее юбку, решив наконец, чего он хочет теперь.

«Come se sato crudele a trattarini in guesto modo!» Слова Ренаты не выходили у Мелины из головы. «Как жестоко ты обошелся со мной!»