Все кошки смертны, или Неодолимое желание

― Совершенно верно, ― согласился я. ― Но к сожалению, убрать меня хотят такие люди… ― Я вспомнил Мерина: «Люди с большой буквы». ― У которых свои… э… понятия. Они признают только силу. И то не всегда.

― Это кто ж такие? ― как бы невзначай спросила Татка.

― Все узнаешь в свое время. Короче, если поиск компромисса затягивается, начинаем дозированно сливать информацию. Я буду понемногу сообщать тебе имена и присылать фрагменты записей, ты будешь их публиковать. Ну а если угроза, что меня грохнут, увеличится настолько, что шансов не останется, я отдам тебе все целиком.

Таткино лицо на протяжении моего рассказа оставалось кисловатым, и последняя фраза призвана была ее слегка обнадежить. Но сработало вяло. За жизнь, прожитую врозь, она и впрямь поднабралась опыта, причем по большей части негативного.

― Ты просто хочешь меня использовать, как последнюю шлюху, ― жестко заявила она. ― Как обычный сливной бачок.

Я только руками развел: не говорить же было вслух, что согласно главенствующему в рядах прогрессивной общественности мнению Таткина репутация именно таковой и является.

― Хорошо, ― неожиданно согласилась она, разливая по бокалам и стаканам остатки коньяка и шампанского. ― Но тогда у меня тоже есть условие. Давай по последней за удачу.

― В меня больше не влезет, ― попытался отказаться я, вчуже удивляясь, что на Татку спиртное как будто не действует: в прежней жизни за ней таких талантов не замечалось.

― Не хочешь за удачу? ― скривила она губки. — Тогда я одна.

В обычных обстоятельствах меня трудно взять «на слабо». Но бурый медведь уже крепко держал меня в своих когтистых лапах. Вернее, не держал, а поддерживал. Я лихо схватил стакан.

Выпили коньяк, запили шампанским, и я смело спросил:

― Так какое условие?

― Тебя же могут убить в любой момент, так? Например, еще до того, как ты со мной успеешь связаться. Поэтому имена я хочу знать сейчас.

Медведя после последней порции во мне заметно прибавилось. И этот парень был не чета мне ― настоящий мачо. Так что откровенный Таткин цинизм я не стал принимать во внимание: мы с бурым, в конце концов, были профессионалами. Но для отказа существовали и другие, очень важные, на наш взгляд, обстоятельства. Мачо не имеет права рисковать слабым полом.

― Нет, ― помотал я своей медвежьей башкой. ― Не надо тебе этого знать. Для твоей же безопасности…

― Моя безопасность ― не твой вопрос.

― Нет, ― повторял я. ― Нет. Нет. Нет.

Бурый медведь уже полностью овладевал мною. Я задремал посреди разговора, точнее, впал в легкое забытье. Очнувшись, обнаружил, что Татка куда-то пропала. Я не знал, много ли прошло времени: за окнами уже светало. Я дотащился до постели, с трудом содрал с себя одежду и залез под одеяло. И тут Татка появилась снова. Я бы даже сказал ― явилась.

Кожа у нее раскраснелась после горячего душа, мокрые черные пряди блестели в электрическом свете. На ней было только полотенце, обернутое вокруг бедер. Я помимо воли уставился на ее грудь: все такую же маленькую, но крепкую, курносо глядящую сосками в разные стороны.

― Ну-ка, подвинься, ― сказала она, сбрасывая полотенце и заныривая ко мне под одеяло. ― Ты говорил, у тебя с этим все в порядке. Или надо предварительно устроить скандал, а? Это я умею, ты знаешь!

И Татка улыбнулась мне той нахальной улыбочкой, которая сводила меня с ума много лет назад. Потом нашарила выключатель и погасила свет.

30

Любимая страшилка Прокопчика ― сесть голой жопой на ежа. При этом, философически замечает он, мнением ежа почему-то мало кто интересуется.

Я проснулся далеко после полудня с мыслью, что в моей биографии начинается новый период: от меня теперь мало что зависит. Я делегировал полномочия по части моей жизни и смерти Деду Хабару, Татке, Люсик и еще неведомо кому, а сам собираюсь перейти на нелегальное положение. В этом тоже были свои плюсы: например, не надо будет никуда спешить. Только подумал об этом, как сообразил, что у Люсик уже могут быть готовы результаты расшифровки, и подпрыгнул на кровати. Потом вспомнил ночь с Таткой и бессильно упал обратно.

Воспоминания были отрывочными, нечеткими и покрыты рябью, как в плохо настроенном телевизоре. Во-первых, я оскандалился как мужчина. Хотя количество в моей крови коктейля «бурый медведь» и само по себе способно было заполнить пустоты любого пещеристого тела. Но хуже было другое: как горький осадок, в памяти осталось, что Татка не мытьем так катаньем все-таки выдавила из меня дополнительные сведения. Взяв с нее страшную клятву, я назвал ей фамилию покойного доктора Ядова, а главных своих супостатов определил как миллионера с политическим будущим и крупного воровского авторитета. Подробности я помнил плохо, но думаю, она добилась этого в качестве компенсации за мою постельную несостоятельность: мы, мужики, представляем собой в этих случаях довольно жалкое зрелище и весьма уязвимимую мишень.