Все кошки смертны, или Неодолимое желание

Короткая перебежка через двор и на этот раз обошлась без осложнений. То ли Прокопчикова маскировка имела такой успех, то ли я преувеличивал значение своей персоны в глазах Людей с большой буквы. Люсик открыла мне в уже родном моему воображению стеганом халатике: наверное, она за это время вообще не выбиралась из дома.

― Между прочим, ― еще в прихожей сообщила она, ― тут звонил молодой человек, назывался вашим коллегой. Малов вроде бы или Малахов…

Ах ты, гад, без особой злобы подумал я, и тут хотел подлезть! Но вслух только спросил:

― Чего ему было надо?

― Говорил, хочет посоветоваться. Насчет какой-то пропавшей девушки. Я сказала, что ничего не знаю, так он потом прямо в дверь пришел звонить.

Вот тут я напрягся.

― И что?

― Ничего, ― улыбнулась она, и веснушки заиграли в пятнашки на ее лице. ― Я ему не открыла.

― Боже, какая вы умница! ― с таким пылким жаром произнес я, что она в ответ лукаво поинтересовалась:

― «Умница» ― значит, опять целовать будете?

Сердце у меня с места в карьер заколотилось так, что я испугался, не слышен ли грохот на лестничной площадке.

― Буду, ― сказал я, не слыша собственного голоса.

На сей раз ее губы ответили моим в полной мере.

Голова у меня до того закружилась, что я чувствовал: отойди Люсик сейчас в сторону, я просто упаду. Но она никуда не отходила. Потому, что мы уже не могли оторваться друг от друга. Я крепко держал ее за плечи, а она как-то так удачно повела ими, что стеганый халатик, как живой, сам собой поехал вниз. И клянусь, клянусь вам всем, что есть на свете для меня святого: следующие полчаса были самыми блаженными в моей треклятой жизни!

Потом, вернувшись из душа, она прямо голышом уселась перед компьютером ― режьте меня, если это не был прямой намек на скорое продолжение! Но заговорила деловито:

― На этом диске все немного по-другому. Даже не немного, а совсем-совсем. Он разбит на папки, и у каждой свой код, но уже попроще. Я пока тебя ждала, успела открыть две, но смотреть не смогла. В общем, ты понимаешь…

― Сколько их там? ― спросил я, все еще нежась в постели.

― Много, больше тридцати. И на каждый «Брутусу» требуется минут по десять. Тебе они все сейчас нужны?

― Сейчас ― не все. Я бы начал с одной конкретной.

― Тогда бери стул, садись рядом. Смотри, как они устроены. Сначала текстовый файл. Фамилия, имя-отчество, год рождения, а дальше что-то вроде истории болезни. Потом идут видеофайлы, где-то больше, где-то меньше. Тебе кто нужен, ты знаешь?

― Да. Воробьев-Приветов Валентин Олегович.

― Давай искать.

Но история болезни Поноса никак не попадалась.

С учетом двух довольно значительных перерывов (уложиться в десятиминутную работу «Брутуса» было нам совершенно не под силу) прошло часа три с половиной, пока Валькин файл не всплыл на поверхность. Вопреки ожиданиям, Люсик на этот раз почему-то превозмогла себя, накинула, зябко ежась, халат и села перед монитором вместе со мной.

Сразу после паспортных данных начинался анамнез. Понос обозначался здесь сокращенно: «В-П».

«В-П рос в полной, обеспеченной, по советским меркам, семье. Отец ― инженер, мать ― профсоюзный работник. Учился ровно, считался „хорошистом“, но друзей среди сверстников не имел. Благодаря рыжим волосам и фамилии (по отцу Панасюк, впоследствии смененной) имел уничижительную кличку „Понос“, на которую остро реагировал, лез в драку. Мастурбировать начал довольно рано (11 лет). Не очень хорошо понимая, по собственным воспоминаниям, что в реальности представляет собой половой акт, в фантазиях при мастурбации ограничивался видом обнаженных одноклассниц и учительниц, к которым проявлял мелкие жестокости вроде наказания ремнем (так наказывали его дома). У психиатра первый раз обследовался в 13 лет. Родители отвели его к врачу после того, как он крайне жестоко обошелся с младшеклассником, назвавшим его обидной кличкой. По словам самого В-П, ему поставили диагноз: неврастения (по всей видимости, по гиперстеническому типу), проявляющаяся в ослаблении внутреннего торможения, несдержанности и раздражительности. Родителям объяснили это пубертатным возрастом, в котором находился подросток. Порекомендовали покой и отдых, смену обстановки. В-П был отправлен в профсоюзный детский профилакторий на Черном море, где с ним произошел инцидент, оказавший существенное влияние на его либидо и определивший дальнейшее развитие главенствующей фобии, переросшей в сексуальную перверсию…»