Читаем Все краски тундры полностью

Как настоящая девочка, я положила туда самое необходимое: трусы и бантики. Немного подумав, добавила для Ленки шоколад, о котором она просила, и апельсины. С таким багажом несложно начинать новую счастливую жизнь.

Но счастье и в этот раз оказалось не на моей стороне: уже на пороге квартиры я была застигнута вернувшейся мамой, которой отчего-то не понравилась идея с переездом. Она вообще была немного странной и не одобряла многие прекрасные вещи – например, когда я играла в больницу и щедро мазала подруг и кукол пахучей жидкостью из черного флакончика с надписью: «Magie Noire». Флакончик некстати привез ей из командировки папа, попавшийся на коварный дизайнерский трюк «Ланкома» и решивший, что приобретает за сумасшедшие деньги хотя бы достаточный объем.

– Ну что смотришь? Где твоя тетрадка? – спрашивала сурово мама.

И я, уныло понурив голову, брела за стол и, едва не плача, снова принималась выписывать противные палочки и крючочки, чувствуя себя кем-то вроде Марьи Моревны в плену у Кощея – только без всякой надежды на избавление.

Та самая птица счастья из песни наверняка пролетала над теми краями, но, ослепленная блеском снега и монотонными красками тундры, просто не разглядела, что и тут живут люди.

Может, стоило помахать ей:

– Эй! Это я, Катя! Я здесь! Здесь!..

Но палочки и крючочки… и ни минуты свободного времени…

А высокий офицер, уже давно гипнотизировавший взглядом симпатичную молодую официантку, пусть и обремененную вечно растрепанным чадом с зачитанной книжкой, напрасно поджидал ее на холоде у выхода из ресторана. Каждый раз она проходила мимо – как богатый купеческий караван мимо жалкой деревушки.

Перед сном мама рассказывала мне «Майскую ночь, или Утопленницу» Гоголя и «Венеру Милосскую» Проспера Мериме, пробуждая в детском сознании интерес к ужасному и мистическому. Но самое страшное случилось, когда она вдруг принесла в дом черного котенка.

Помните же: «Настала ночь: ушел сотник с молодою женой в свою опочивальню; заперлась и белая панночка в своей светлице. Горько сделалось ей; стала плакать. Глядит: страшная черная кошка крадется к ней; шерсть на ней горит, и железные когти стучат по полу. В испуге вскочила она на лавку, – кошка за нею. Перепрыгнула на лежанку, – кошка и туда, и вдруг бросилась к ней на шею и душит ее…»

Неудивительно, что с наступлением ночи между мной и котенком происходили баталии: он очень хотел подобраться поближе ко мне, наслаждаясь теплом человеческого детеныша, я – естественно, выставить его вон. На всякий случай, из простой и весьма объяснимой предосторожности.

Однажды мама услышала дикий мяв и, вбежав в комнату, застала странную картину. Я сидела на кровати, удерживая вырывающегося котенка одной рукой, а второй пыталась отстричь ему когти ножницами. Опять же, весьма разумно, исходя из обстоятельств. Закончилась эта история хорошо: благодаря своевременному вмешательству ни один котенок не пострадал.

Мама вообще хотела вырастить из меня хорошую девочку, а мне оставалось только сопротивляться, как сопротивляется при давлении любой материал, тем паче – живой человек. В первом классе из меня решили сделать балерину, однако мне оказалось совершенно неинтересно становиться в балетные позиции, тянуть ножку и совершать прочие бессмысленные для человеческого организма движения. Гораздо интереснее толкаться, бегать, играть, и именно поэтому преподаватель, сначала считавшая меня очень подходящей для балета (о, в те дивные времена, когда вода казалась мокрее, а снег белее, я была длинноногой и очень тощей блондинкой), быстро во мне разочаровалась и из студии выгнала – к моей огромной радости.

Меж тем настала зима, и все вокруг засыпало снегом. Его оказалось так много, что можно было строить настоящие снежные дома. Помню вытоптанные в снегу ступени, уходящие в глубь сугроба, служившего зимней крепостью.

Разумеется, играть в снегу гораздо увлекательнее, чем учиться.

Мы с моей лучшей подругой никогда не спешили домой. Дело в том, что как раз на пути между школой и домами коварно расположилась потрясающая горка, с которой можно было кататься на картонке или на портфеле. На горке всегда толпилась ребятня, слышался смех и веселые голоса. Пройти мимо было чем-то сродни подвигу. Правда, маме очень не нравилось, что я постоянно задерживаюсь после школы, а потом прихожу растрепанная, мокрая и еще с портфелем, полным снега (ну тут-то я совсем не виновата – я снег туда не пихала, сам набивался!).

– Еще раз опоздаешь – не буду тебя ждать. Уеду, – предупредила меня как-то мама.

И вот, буквально на следующий же день, я прокатилась с горки всего-то два-три раза, после чего побежала домой, чтобы… оказаться перед запертой дверью.

Мамы не было.

«Уехала», – поняла я. Приходилось как-то выживать. К счастью, я знала, где живет моя лучшая подруга и, недолго думая, отправилась к ней.

– Здравствуйте, – сказала я ее маме. – Моя мама уехала, а папа на работе. Можно я пока побуду у вас?

Перейти на страницу:

Все книги серии Трава была зеленее, или Писатели о своем детстве (антология)

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза