Все лгут

– Нет, дай ему еще немного поспать, – одернула я Винсента, когда тот хотел его будить.

– Но я же хотел…

– Вы сможете поиграть чуть позже. Мы с тобой ведь можем пока приготовить завтрак?

– Да! – радостно вскричал Винсент. – А печь будем?

Я взглянула на сына, лучившегося радостью и восторгом. Они так ясно были написаны на его лице, читались во всем его маленьком теле, от нетерпения приплясывавшем по полу босыми ногами.

– Можем испечь сконы.

– Yes! Сегодня очень хороший день! Можно я достану ингред… ингрид… ингрединты?

– Вперед, – напутствовала я, целуя его макушку. – Я схожу за газетой.

Я накинула на плечи принадлежавшую Самиру парку и толкнула входную дверь. Подол моей сорочки тут же запарусился от ветра. После ночного дождя земля была темной и блестящей. В больших лужах повсюду отражалось небо, словно решив поселиться на холодной земле.

Я добрела до ящика, открыла его и вынула газету. Та отсырела и стала тяжелой.

Это я заметила, лишь когда повернулась, чтобы возвращаться.

На фасаде дома кто-то сделал косую надпись красной краской с помощью баллончика. Краска стекала вниз тонкими ручейками, и выглядело это совсем как кровь.

Выпустив газету из рук, я несколько раз повторила слово про себя.

«УБИЙЦА»

Мы очень быстро поняли, что Самир не сможет дальше жить на Королевском Мысе – и не только потому, что я попросила его съехать.

Когда он поехал в центр за краской, чтобы перекрыть каракули на стене, сотрудники магазина отказались его обслуживать. Ему пришлось ехать за покупками в Накку. А когда по дороге домой ему понадобилось заправить машину, владелец заправки – мужик, с которым Самир раньше частенько обсуждал музыку, – посоветовал ему валить оттуда и никогда не возвращаться.

Вернувшись домой, Самир сел на диван и битый час глядел в стену. Его не могло взбодрить даже присутствие Винсента.

Мне было его жаль, в этом нет никаких сомнений. Все же с точки зрения закона Самир был невиновен. И тем не менее я не смогла заставить себя ни подойти к нему, ни прикоснуться.

Пока мы с Винсентом занимались обедом, я слышала, как Самир обзванивает владельцев съемного жилья в поисках квартиры. До кухни доносились отдельные фразы, и Винсент тоже их слышал.

Сын уставился на меня.

– Что такое арендная плата?

– Это деньги, которые человек платит за право жить в квартире.

Винсент слепил последнюю тефтельку и положил на блюдо рядом со сковородой. Она получилась крупнее остальных и больше походила на маленькую грушу.

– Вымой руки, – напомнила я ему.

Винсент сделал, как я сказала, но удивленное выражение не покидало его лица.

– Почему у папы Самира есть арендная плата?

– У него ее нет.

– Но почему тогда…

– Довольно вопросов, – вероятно, излишне жестко оборвала я его.

– Но почему…

– Потому что он собирается переехать.

Я не смогла справиться с собой – эти вопросы были невыносимы. Я не могла отрицать то, что должно было произойти. Финальный акт драмы, окончательный распад семьи.

Нижняя губа Винсента выпятилась наружу. Она задрожала, а глаза мгновенно наполнились слезами.

– Переехать из нашего дома? – прошептал он.

Я ничего не ответила.

– Нет! – завопил Винсент. – Нет-нет-нет!

Затем он изо всех сил ударил меня по лицу все еще мокрой рукой.

– Ай! Что ты такое делаешь? Драться нельзя!

Щека горела от удара. Наверное, это случилось потому, что я не подумала, прежде чем ответить ему. Или он был в шоковом состоянии – ведь раньше Винсент никогда не поднимал на меня руку.

– Это не моя вина, – отрезала я. – Самир должен винить в этом только себя. Во всем, что произошло, только его вина.

В тот же день Самир снял в субаренду однушку в Сульне. Квартира стоила безбожно дорого, но зато расположение было весьма удобно. К тому же совсем рядом с его работой.

К вечеру он уже сложил самое основное в два больших ящика, которые хранились у нас в кладовке.

Я наблюдала, как он складывает одежду, туалетные принадлежности и книги. Воспоминания обступили меня. Мне вспомнилось, как мы занимались любовью на диване в вечер нашего знакомства и страсть затмевала все вокруг. Как росла между нами взаимная нежность, потом – доверие, а затем и желание полного единения. Желание сказать миру слово «мы». На моей сетчатке, словно кадры кинохроники, промелькнули воспоминания о нашей свадьбе – то самое нелепо дорогое платье, заливистый смех Винсента, полный любви взгляд Самира. Солнце, освещавшее верхушки сосен, и море, дающее и забирающее, которое лениво раскинулось до самого горизонта.

Мы не были многословны.

Винсент сидел в комнате и играл в приставку, не пожелав спускаться. Самир накрыл ящики крышками и поднял на меня беспомощный взгляд.

– Ну что ж, – проговорил он.

– Н-да, – произнесла я.

– Я поехать. Можно мне забирать оставшиеся вещи потом? Ты не против?

– Не против.

Он вынес ящики в прихожую, и я пошла вслед за ним.

– Вот еще что. Винсент. Могу я иногда заходить его проведать?

– Само собой.

Самир надел парку и кроссовки, в которых обычно выходил на прогулку.

– Что ж, – повторил он, открывая дверь.

– Увидимся, – сказала я.

Затем дверь за ним закрылась, и в доме снова зазвучала тишина.