Все люди — враги

Каждое утро они завтракали не спеша на террасе, кроме тех дней, когда дул сирокко, — тогда Кэти завтракала в постели, а Тони сидел возле нее. В солнечные дни они шли после полудня к морю, в бухту между скал, и купались. Никто никогда даже близко не подходил к этим местам; там не было ни садов, ни слив, требующих ухода; места для ловли рыбы и маяк были на другом конце острова, а сети для ловли перепелов расставлялись выше, на расстоянии мили или больше. Тропинка, ведшая туда, так заросла дроком и ракитником, что тот, кто не знал о ней, вряд ли мог ее разглядеть, а те немногие любители прогулок, которые поддавались соблазну пойти в этом направлении, обычно доходили до обрыва, а потом поворачивали обратно. По утрам Тони и Кэти отправлялись в ее любимый уголок или лазили по горам, разыскивали незнакомые тропинки; иногда они спускались на пьяццу, чтобы купить книг или мороженого, а иногда просто сидели в саду. Но читать удавалось редко — им так много нужно было сказать друг другу, а в этом благословенном климате только калеки — да ипохондрики сидят дома. И каждую ночь Кэти спала в объятиях Тони, постепенно освобождаясь от сковывающего ее страха, но все еще воздерживаясь от радостей плоти. Иногда, лежа около спящей Кэти, томясь желанием и нежностью, Тони с грустью раздумывал о том, как жестоко ранила ее жизнь.

Страшно было подумать, что Кэти, непосредственная, пылкая Кэти прежних дней, подверглась такому унижению, что ей приходится заново учиться радости физической близости, что она чувствует себя опозоренной и не может отдаться своему возлюбленному, пока не окунется в счастье и оно не смоет с нее следы перенесенных обид. Что сталось с мужчинами и женщинами, что они в своем безумии превратили радость жизни в яд и называют любовью убийство?

Как-то утром, спустя дней десять после приезда Тони на Эа, ему подали на подносе с утренним завтраком целую пачку писем, пересланных из Мадрида.

— Ничего особенно интересного, — сказал он Кэти. — Это дружеское письмо от некоего Уотертона, которого я очень люблю, хотя мы с ним никогда не были близки. Это дурацкие письма от разных других лиц. Банкир просит мою подпись. Вот и все — кроме этого.

И он помахал нераспечатанным письмом. — Что это?

— Письмо от Маргарит.

— По-моему, тебе надо прочесть его, не откладывая, — сказала Кэти спокойно.

— Да, я и сам так думаю, только боюсь. Страшусь камня, который люди могут бросить в сад Гесперид [193]. Ну, надо решиться.

Он быстро пробежал письмо, а Кэти с беспокойством следила за выражением его лица.

— Но это же поразительно! — воскликнул он.

— Что такое?

— Подожди минутку — я должен прочесть еще раз, повнимательней.

Он стал перечитывать письмо с самого начала.

— Наверное, что-нибудь случилось. Она, должно быть, влюбилась в кого-нибудь.

— Почему? Ты можешь сказать мне, что она пишет?

— Она пишет, что ее родственники называют меня отъявленным негодяем и мерзавцем, но что они все очень рады от меня избавиться и поэтому даже увеличили ей содержание. Она пишет, что сама она перестала считать меня негодяем и мерзавцем и что я напоминаю ей какой-то персонаж в пьесе, которую она видела, а названия не помнит. Она заказала себе несколько туалетов специально для бракоразводного процесса, собирается пригласить самого шикарного лондонского адвоката и ждет, чтобы я прислал ей неопровержимое доказательство своей неверности.

Тут еще много всякой всячины в том же духе, но в заключение говорится, что, по ее мнению, нам обоим будет лучше, когда мы расстанемся, а в постскриптуме она добавляет, что отказывается брать от меня содержание, — эти деньги я заработал, трудясь в винограднике Навуфея [194]. На, прочти сама.

Кэти прочла письмо от начала до конца, потом сказала:

— Она какая-то чудная, Тони. Она на самом деле такая?

— Ничуть. Это все напускное — стиль ее вечеринок с коктейлями.

— Уж очень какой-то легкомысленный тон. Я бы не могла так писать человеку, которого когда-то Любила, — даже если бы между нами было все кончено.

— Это уж такой великосветский жаргон, и подразумевается, что под этой беспечной маской бушуют дикие страсти… Вот, скажем, у тебя разбито сердце, а ты шутишь, или орел выклевывает тебе печенку, а ты улыбаешься, или тебя отвергли, ты сходишь с ума от любви — и сыплешь остротами. Я всему этому не верю, я не верю, что за этой личиной есть что-то, кроме того, что видно снаружи. Мне нужны более убедительные доказательства, чтобы я поверил в эти глубокие скрытые страсти. Однако это к делу не относится. Самое главное — это то, что она показала себя порядочной женщиной. Если она не передумает, можно сказать, что она поступила необыкновенно великодушно.

— Ты согласишься на ее предложение?