Все люди - враги

После обеда Тони вышел в общую комнату и стал перелистывать журналы, , лежавшие на большом пыльном столе. Ему попался рекламный журнал с Ривьеры - один из тех подлинно деляческих листков, поддерживаемых содержателями отелей, которые раздувают ложную романтику туризма, чтобы сбывать скромное число скверных удобств за колоссальное количество бумажных денег. Его внимание привлек столбец на английском языке под заголовком: "Торжественный обед в годовщину перемирия". Он быстро пробежал его: "...и я возьму на себя смелость сказать - чертовски хорошо организован...", "веселая компания, действительно прекрасный обед, шикарный оркестр", "Обед, приготовленный на славу, состряпанный по нашему британскому вкусу", "Это был, как я уже сказал, действительно веселый вечер".

И затем: "Атмосфера, казалась, была пронизана духом товарищества, а несколько прочувствованных слов, произнесенных, как нельзя более кстати, генералом сэром Вуффли Уимом, взявшим себе в начальники штаба полковника Уиффля, попали в самую точку и оказали на нас тоже действие, как знаменитые слова, ставшие лозунгом империи, - "держитесь". "Мы и держались и должны сказать, что делали это с превеликим удовольствием, а посему перечислим...", "Поистине веселая компания, а чтобы усилить букет нашего портвейна - и превосходного коньяка, - Мистер Джоллоп пригласил танцовщицу, которая иллюстрировала своими танцами известную песенку Эми Вудфорд Файнденс "Бледные ручки, любимые нами".

"А теперь спать", - как сказал мистер Пепис". "Поблагодарим же добрейшего мистера Марплса и его очаровательную супругу за этот веселый и поистине чудесный вечер".

Тони с омерзением швырнул журнал на стол и, сорвавшись с места, зашагал взад и вперед по комнате. "По плодам их узнаете их". Heenaurme![Чудовищно! (фр. - искажен.)] - как говаривал папаша Флобер. Что же случилось с английскими мозгами и чувствами, раз они так размякли и изолгались? Старческая инфантильность, которая страшится самое себя и жеманно извиняется за собственное ничтожество. Держитесь! - нет, к черту это "держитесь", лучше уберите прочь эти трупы и начнем сначала.

Поистине веселая компания. Да, фосфоресценция дохлой рыбы. Таковы леди и джентльмены, питомцы культуры и досуга, те, что рубят империю в щепы и высасывают дивиденды, предмет восхищения и зависти своих ближних, соль земли, наследники всех времен!

О, хотъ бы глоток воды из реки Забвения.

На следующее утро все еще шел дождь, но Тони не отказался от своего намерения немедленно покинуть Блуа. Он решил, что пока с него хватит соборов и дворцов, - они будоражили его, но сейчас ему необходимо было собраться с силами для нового роста, а не заниматься выкапыванием корней. Он решил также, что прославленные тираны и кретины не стоят того, чтобы портить себе из-за них кровь. Живи и давай жить другим! Правда, они ведут к гибели мир, который ему нужен и который он любит, но ведь нет же возможности предпринять по отношению к ним какиенибудь действенные меры, а ему более чем когдалибо претила политическая суета и пустое теоретизирование. Агитаторы, если им дать власть, будут нисколько не лучше - то же убожество мысли, только в другой форме. Ну их к черту! Живи и давай жить другим. Раз уж их нельзя переделать, отойди от них.

Жаль только, что нельзя так просто отойти от их деяний - войн и индустриализации, подоходного налога и банкротства.

Итак, Тони отправился первым поездом до Тура и оттуда под дождем двинулся пешком на юг. Почти две недели он бодро шагал в южном направлении, заворачивал в близлежащие деревни, иногда промокал до костей, кормился то скверно, то неожиданно хорошо и неуклонно двигался навстречу весне. Он ничего не читал и не осматривал никаких достопримечательностей, разве что изредка заходил в сельскую церковь посидеть полчаса в тишине. Еще приятней было ему сидеть где-нибудь в лесу, на краю дороги или на мосту, ни о чем не думать, а просто прислушиваться к тому, как жизнь снова пускает в нем ростки. Первые дни он не ощущал этого роста. Временами его охватывало раздражение и нетерпение, и он чуть ли не начинал тяготиться своим одиночеством.

И когда им овладевало гнетущее чувство какогото безнадежного уныния, он не сдавался и говорил себе, что, во всяком случае, воздух и движение укрепляют его тело, ставшее дряблым от городской жизни. Первое время его всего ломило, он натер себе ноги, но мало-помалу Тони втянулся: спал он прекрасно.