Все ловушки Земли

— Ты сделал самое для меня главное, — сказал Луи. — Ты узнал, кто я. Или что я. Сам не понимаю почему, но это для меня очень важно. Видимо, тревожит полная безвестность. Когда ты умрешь, — а это, я надеюсь, случится еще не скоро, — на свете снова не будет никого, кто знает. Но память, что один человек знал и, более того, понимал, поможет мне продержаться века… Подожди минутку, у меня кое-что для тебя есть…

Он поднялся, забрался в палатку, потом вернулся и вручил Бойду листок бумаги. Своего рода топографический план.

— Я тут поставил крестик, — сказал Луи. — Чтобы пометить место.

— Какое место?

— Место неподалеку от Ронсесвальеса, где ты найдешь сокровища Карла Великого. Телеги с награбленным добром смыло потоками воды и пронесло вдоль каньона. Но они застряли на повороте, у той каменной баррикады, о которой я говорил. Ты там их и найдешь, очевидно, под толстым слоем галечника и нанесенного мусора.

Бойд оторвал взгляд от карты и вопросительно взглянул на Луи.

— Дело стоящее, — сказал Луи. — Кроме того, это еще одно доказательство в пользу моего рассказа.

— Я поверил тебе, и мне не нужно больше доказательств.

— Все равно. Это не помешает. А теперь пора уходить.

— Как «пора уходить»? Нам еще очень о многом нужно поговорить.

— Может быть, позже, — сказал Луи. — Время от времени мы будем встречаться. Я об этом позабочусь. Но сейчас пора уходить.

Он двинулся по тропе вниз, а Бойд остался сидеть, провожая его взглядом. Сделав несколько шагов, Луи обернулся.

— Мне постоянно кажется, что пора уходить, — произнес он, как будто поясняя.

Бойд встал, но, не трогаясь с места, продолжал смотреть вслед удаляющейся фигуре. Ощущение глубочайшего одиночества вызывал у него уже один вид этого человека. И вправду, самого одинокого человека на всей Земле.

На путь исправления Перевод Н. Сечкиной

Приглашение под дулом револьвера

От порыва ветра, поднявшегося над каньоном, труп на тополе начал раскачиваться. Веревка на суку заскрипела, и конь Стенли Пакарда испуганно прянул в сторону. Пакард утихомирил его: забормотал в ухо ласковые слова, погладил по шее. Когда животное успокоилось, Пакард подъехал поближе, чтобы разглядеть висельника. Что-то знакомое почудилось ему в этом жутком силуэте, вызвав в памяти смутный проблеск.

Луна вышла из-за тучи, и свет, хлынувший сквозь поределую осеннюю листву могучего дерева, на мгновение озарил лицо, нелепо вывернутое над узлом удавки.

Глаза трупа были выпучены от ужаса, челюсти, на которые давила тугая веревка, — крепко стиснуты, и все же Пакард безошибочно узнал мертвеца — слишком часто он видел эти черты, помнил недобрый прищур этих глаз за прозрачной струйкой дыма от зажатой в зубах сигареты. Тонкие холеные усы повешенного остались такими же, как при жизни; смерть не стерла и старый ножевой шрам на скуле.

Труп медленно качался, словно маятник, мертвые глаза пялились на луну. Ноги в сапогах беспомощно болтались, носки смотрели вниз, словно несчастный силился дотянуться до земли. Руки были связаны за спиной, из уголка рта к подбородку сбегал темный ручеек крови.

Пакарда внезапно пробил озноб, и вовсе не из-за холода осенней ночи. Чувствуя, как нарастает страх, он торопливо оглянулся по сторонам, но никаких признаков жизни не обнаружил, лишь вдалеке, на выходе из каньона, мерцали редкие огоньки, обозначавшие окраину городка Хэнгменз-Галч[10]. Вокруг не было ничего, кроме камней, зарослей кустарника да разбросанных там и сям деревьев, простирающих в темное небо голые ветви.

Пакард сунул руку за пазуху, пальцы нащупали во внутреннем кармане листок. Шелест бумаги убедил его, что письмо на месте. Он уронил руку и поежился. Получи он это письмо чуть раньше, и сейчас на суку висели бы два трупа, а не один.

Разумеется, Кардуэй не написал все в открытую, но догадаться, что он имел в виду, — прочесть между строк — не составляло труда. А что тут сложного? Пакард вспомнил тонкую прямую линию губ и свисающую изо рта сигарету, дым от которой поднимался к прищуренным в ухмылке глазам. Впрочем, теперь уже не узнать наверняка. Висельники, украшающие собой тополя, как правило, молчаливы. Пакард осторожно развернул коня, выехал на тропу и продолжил путь.

Стены каньона расступились, тропа превратилась в улицу, по обе стороны которой на крутых склонах лепились палатки и хижины, — это и был Хэнгменз-Галч. Конь, цокая копытами, трусил по улице, Пакард цепким взглядом изучал окрестности.