Все могу (сборник)

– Конечно, – убеждал Андрей, завязывая галстук. Как-то противно он это делал. В уже надетых, но еще расстегнутых брюках, по-утиному тянул губы к носу, запрокидывал голову, так и стоял, возле шеи ковырялся, сверяя каждое действие с зеркалом. Собирался Андрей ехать директорствовать.

«Хорошо тебе, – злилась про себя Лида. – Тебе двадцать семь, и ты уже командир. Всеми командуешь, всеми руководишь, а может, я не хочу так?» Спустя час Лида мысленно просила у Андрея прощения за свое недовольство. Обязана была она ему и очень хорошо помнила об этом. В дом-то к нему пришла с одним полиэтиленовым пакетом, ничего у нее не было, даже трусов лишних. Он все купил, в меру, конечно, без излишков. Сапоги, пальто, две юбки… Куртку оранжевую наконец выбросили… Научил, с какой прической лучше ходить и какой вилкой что есть. Такая вот значилась за ним образовательно-воспитательная миссия.

Промахи были, позорилась Лида часто: то не могла в гостях отличить пепельницу от икорницы, то барашка фрикасе от телятины суфле. Но давалось ей, в общем, все легко, и новость про то, что, мол, «хорошая ты девка, Лидуха Козлова, но пора тебе собираться и дом мой покидать», восприняла Лида пусть и без радости, но с безмятежным согласием.

Не любила ведь.

Распрощались, как союзники после выигранной войны, с грустью, но без желания встретиться вновь.

Андрей знал, что деваться Лиде некуда, но молчал, не вносил предложений. Ловил ложкой лапшу из куриного супа и смотрел за сборами. Отправив тарелку в мойку, вынул из кошелька две сотни американских денег и протянул Лиде. Подумав, достал еще сто. Инвестиционный проект под названием «Лида», видимо, кончился. Но она не тужила, прикинула: отец располагал только квадратными метрами своей сожительницы, нельзя туда было. Оставалась мать. Впервые за больше чем десять последних лет поехала Лида домой. Помирились кое-как, но быт новый осваивать было сложно, и чем дальше пыталась Лида присоседиться, тем хуже у нее это выходило.

Вроде бы и семью нашла, но совсем безрадостно было Лиде в новом доме. Лида уже толком не помнила, но, скорее всего, тогда, в этот первый год их совместной с матерью жизни, она с осознанной ответственностью захотела собственную семью, крепкую и настоящую. Благо что и работа у Лиды появилась, семейный тыл прикрыть, если что вдруг. На работе Козлову ценили, правда, в итоге – никакого телевидения, коммуникаций – сплошные массовые мероприятия, праздники и презентации. Лида увлеклась. Читала сценарии, договаривалась с именитыми гостями о посещении праздников, просматривала детские творческие коллективы, ездила отбирать костюмы, создавала фотоархивы. Мелкими перебежками набиралась Лида праздничного опыта, живя среди лент, воздушных шаров, цветов, салютов и с постоянным ощущением грядущего веселья и, как в детстве, с ожиданием. Лида ждала любви, зная уже к этому времени, что счастье не в том, что дома тебя кто-то ждет, а в том, чтобы человек, с которым ты живешь, всегда бы был тебе рад. А с этим было сложно.

Романы у Лиды, конечно, случались, но были куцыми, словно эпиграфы, и кончались романы где-то в начале первых глав, короткое повествование которых раз от раза существенно не менялось. Одинаковость эту Лида видела, но в зловещую закономерность-тенденцию не заносила. После каждого такого меленького разочарования отвлекалась она домашними скандалами и работой. С радостью бросалась к складу на отбор праздничных костюмов в человеческий рост – зайцев, белок, медведей и просто смешных человечков. Сама примеряла на себя ватные и поролоновые чехлы, особо любила костюм свинки, не розовый, а почему-то алый. Кладовщики над Лидой смеялись: «Ты, Козлова, редкостно удачная свинья». Алый Лиду и вправду очень украшал, но в костюме она долго не была, потому как шагу ступить в нем было невозможно, навык требовался. Точно такой же, как и в другом занятии – работе со знаменитостями. Не слишком нравилось Лиде это вынужденное общение с заносчивыми и часто хамоватыми представителями творческой интеллигенции, которые, долго сопротивляясь, потом все равно шли на праздники охотно и иногда даже забесплатно. Лида звонила им и часто была обругана последними словами, нередко выслушивала беспочвенные оскорбления, на которые она, положив трубку, отвечала коротко и зло: «Вот урод» – и тут же обиду забывала. Один такой, который сначала на Лиду накричал и, что нехарактерно, сразу извинился, тоже являлся очередным праздничным гостем, одним из всего пятистраничного списка возможных кандидатов.