Все могу

Стас – старший тренер и начальник летнего спортивного лагеря – принял логопеда радушно. Он вообще все делал очень доброжелательно, даже ругал. Острого интереса рыхлое, с точки зрения спортсмена, тело Тани у него не возбудило. Вызвало любопытство, разбавленное и подстегнутое скукой. Поэтому после отбоя все же спускались они по склонам к воде, и на крутых спусках не обходилось без поддерживания за талию, за локоток; без пойманного в ладонь светлячка, без сброшенной на редкие камни одежды и короткого из-за холода заплыва. Спортивный режим исключал, видимо, эмоциональные перегрузки, поэтому возвращались они в Танин домик часов в одиннадцать, для лета рано, и по-спортивному быстро и четко вставал Стас ровно через полчаса с Таниной постели. Исчезал в сумраке ночи, а Таня лежала, долго всматривалась в темноту, продиралась слухом сквозь разудалое круглосуточное веселье кухни – интересно, когда они спят, – и искала среди комнатной тишины и уличного сдержанного балагана голос Стаса.

2

Очень давно, в холодном Норильске, Таня также искала голос мамы, лежа в полудреме с вечной ангиной. Прислушивалась к голосам в подъезде, на лестничной клетке. Именно там, в Норильске, тянулось ее холодное – и по погоде, и по семейной любви – детство. Но радость случилась уже в Москве, где средняя северная зарплата превращалась в сокровище, и все заработанное там разошлось здесь на всякие бытовые мелочи да на наряды заневестившейся Тане. Заграничные костюмы превратили крупнокостную Таню в миловидную девушку, колечко из заморской слоновой кости, купленное с большой авантюрой у соседки-татарки, красовалось на среднем пальчике, а подкрашенные белыми перьями волосы легли в дорогой стрижке в очень уместную прическу.

Само собой случилось раннее замужество, абсурдное и непонятное. Жених Женя учился на геолога, имел крепкую, достойную, не в пример Таниной, семью и был хорошим, как говорила она сама, не найдя, видимо, другого определения.

Начало абсурда ее браку положила свадьба. С разбитной подружкой напились между парикмахерской и ЗАГСом они клюквенной наливочки, легкой и вроде бы некрепкой, но Таня уже поплыла, а свадебный кортеж призывно гудел под окнами. Надо было идти.

Никто ничего не заметил, а может быть, и списал на тревожность. Но в «Пекине», где гулять собирались с шиком, Таню замутило уже с первого тоста, шампанское с обрывками краковской утренней колбасы фонтаном брызнуло в гостиничный унитаз, а дебютировавшая свекровь лишь подняла кверху тоненькие ниточки бровей. Недовольничала.

Вся брачная ночь прошла у Тани между ванной и уборной. Женя, по-детски подтянув ноги к подбородку, мирно спал, а Таня бегала туда-сюда растрепанная, опухшая и несчастная. Семья их студенческая мало чем напоминала семью обычную. Таня готовила простенькие обеды, стирала, но до брачных радостей дело так и не доходило. Женя был робок, один раз предпринял он попытку подойти к ней, обнять. Как ожидалось, должна была проснуться в Тане чувственность, а там и дело ясное и не хитрое случилось бы само по себе. Но жена его лишь бестолково водила глазами, и Женя отступил, а в скорости и привык вот так, по-соседски.

К лету первый раз они расстались, и оказалось, что навсегда. Женина экономически-геологическая практика затянулась на годы. Среди гейзеровых потоков Камчатки нашел он свою долю. Какая-то сила держала его в каменистом раю, и казалось ему, что он повзрослел, возмужал, а Москва осталась стоять лишь вечным памятником его юности. Институт заканчивал заочно, имея уже авторитет и огромный опыт в Колымском крае.

На присланном из Москвы мотоцикле ездил Женя с инспекциями от золотообогатительных комбинатов чаще из Сусумана в Ягодное, говорил со старателями и сам не замечал, как грубел от их баек про мужскую справедливость и силу. Язык его, до того академический, научился искусно перетасовывать научные термины с блатными словечками.

Стараниями немногих женщин-коллег знал он, что рододендроны, засыпающие весной все сопки цветным ковром, особенно хороши в любовной науке, что запах их вересковый, запертый в комнате, как-то немыслимо влияет на ощущения двоих, и искренне не понимал, как на холодной земле, состоящей из камней и золота, могли взрасти такие цветы.