Все мои чувства к Ней

Последней каплей стало абсолютно неслыханное ранее явление. Когда я позвонил коллеге из старого офиса, там, на том конце провода, я услышал смех. Абсолютно нагой, не прикрытый, Ее смех. И посторонний мужской голос. Замаскировавшись под усердного работника, я осведомился, кто это так бурно выражает свои эмоции. Один голос я знал слишком хорошо, но тот второй… Неужели я прав? Новый начальник отдела, который частично выполнял теперь и мои функции. Это слишком приземленно даже для мелодрам. Серьезно? Она коллекцинирует всех, кто готовит лучшие презентации заказчикам? Коллега из офиса уже третий раз пытался получить от меня внятный ответ, даже не предполагая, какое меня разрывает негодование. Самое простое здесь — не паковать чемоданы, а послать все к черту, поняв наконец, кто она такая. Перестать быть игрушкой. Перестать играть. Но мысль разматывалась клубком дальше и дальше. Тут же вспомнилось, как о новом начальнике сплетничали парни из смежного отдела в курилке, еще до моего отъезда, дескать, он еще та заноза в причинном месте. До меня из офиса долетали даже слухи о том, что женская часть коллектива откровенно боялась его нападок и уже записала в знатные абьюзеры. Что ему нужно от Нее? Она слабая и падкая на таких. Если приглядеться и муж Ее несильно отличается от этой породы. И Она будет терпеть. Но Она смеется. Ей нравится? Все так плохо, что лучше так, чем быть с мужем? Знает ли Она, с кем связывается? Меня не должно это касаться, но это прожигает меня насквозь. Я сам не замечаю, как код подтверждения улетает на сайт покупки авиабилетов.

Бывшее место работы встретило меня, как обычно. Но перемен и не хотелось, так как назревала война, и вести ее безопаснее было бы в знакомых локациях. Мое возвращение было встречено с похожим ликованием, что и Ее когда-то. И Она была на месте. Глаза вспыхнули, как обычно, а потом спрятались. Это равнодушие я видел и раньше, в этот раз я не поведусь. Пара слов. На следующий день не больше десятка. Вопрос — ответ. Кратко и по делу. Окопалась приличиями и деловым тоном. Я атаковал мелкими вылазками, используя порой запрещенные приемы — задать трудный вопрос, чтобы оттянуть Ее внимание на себя от остальных и уж особенно от начальника. Как легко Она соглашалась, а самое интересное, как легко и непринужденно шла на обед с ним и другими коллегами! Почему со мной было всегда нет, не хочу, не могу? Что в нем такого, чего нет, не было и не будет во мне? Конечно, это не романтические обеды двух влюбленных, дистанцию они держат. Но я тщательно прощупываю каждый метр их границ, все до одного укрепления, чтобы исключить прорыв. Ранее любимый мною обед, время, которое дарило мне шанс и сладость предвкушения возможности поговорить, спросить, нужно ли Ей что-то, принести Ей что-то вкусное, теперь стал мрачной частью дня. Она могла бы хотя бы из вежливости пригласить меня. Когда я специально демонстративно оставался, терпя голод, могла спросить, нужно ли мне что-то. Могла, но не делала. Не хотела или боялась? Боялась себя, его или меня?

Я смотрю на Нее и вижу, что что-то не так. Цвет кожи необычно бледный, бледнее обычного. И это обстоятельство дает мне право смотреть дольше обычного. Да, и движется она медленнее, как бы покачиваясь. Никто не видит это, кроме меня. Все продолжают терзать Ее вопросами, просьбами, поручениями. Она стоически собирает их, и несет этот ворох, не разбирая пути к себе за стол. С Ней и раньше бывало нечто похожее, например, когда Она плакала, то шла к девушке секретарю, чтобы поделиться. Я решил, что если произойдет нечто подобное, то нужно бить тревогу. Мы встали с места, не сговариваясь, одновременно и замешкались в проходе. От Ее близости зашумело в ушах, я потерял бдительность и ретировался в уборную. Я совсем не подумал, куда Она могла пойти. А ведь, как выяснилось после, Она пошла именно к секретарскому столу, но не дошла до него пару шагов. Когда я вышел, то уже увидел ужасную картину: Она лежит в руках начальника и почему-то не реагирует на творящийся вокруг Нее хаос. Я вижу, как начальник держит Ее и потряхивает, пытаясь привести в чувства, но ничего не выходит. Как обычно в ситуациях, когда чувства захлестывали меня, слова не подчинялись разуму и приличиям и я практически заорал, чтобы он убрал от Нее свои руки. Хаос на секунду развеялся, я взял стоявшую на ближайшем ко мне столе воду и выплеснул Ей на лицо. Цвет жизни как будто бы сразу вернулся, и Она сделала попытку двинуться самостоятельно, но руки и голова не слушались Ее. Я произносил на всех языках поочередно слово "скорая", пока наконец не услышал, что она приехала и не внес Ее внутрь машины. Я нес какую-то околесицу, что знаю Ее мужа, и должен позвонить. Видимо, действия мои были так точны в полном сумбуре, что охваченные паникой коллеги не возражали моему отбытию.