Все мои лица

На обмозговывание проблемы ушло два дня. Я не решила её. Мне просто повезло. Конечно, первое, что пришло в голову – спереть нож в столовке. Просто унести с собой после обеда. Но самый простой способ – не самый лучший. Хватятся. Пойдет шкаф в розовом платье шарить по комнатам, найдет. А если ещё чего найдет, дурь или мой золотой ключик? Может выйти дороже. Оторвать какую-нибудь железяку. Какую и как? Я б так и томилась, кто его знает, сколько ещё.

Меня спасли ножницы. Самые обычные. Кто забыл их на столике в холле, я не поинтересовалась. Может Мужиха выстригала сухие листья с фикусов, расставленных в углах. Может ещё что. Я схватила их и унесла к себе. И тут же выкинула в окно, прямо в куст с белыми ягодками. И после обеда пошла гулять. К той самой щели.

Расковырять её не просто оказалось, одно пластиковое кольцо от ножниц тут же отлетело, но все же мне удалось. Заглянула одним глазом.

Я ожидала чего угодно. Возможно, даже стоящая на старте космическая ракета удивила бы меня меньше. Знаете, что там было? Думаете, тайное кладбище Синей Бороды, зачарованный сад или, ну не знаю, лаборатория? Там ничего не было. Те же деревья, уже совсем голые. Мокрые, озябшие стволы. И между ними качели. Два столба. Простая доска на верёвках, перекинутых через перекладину.

Те самые. «Пойдем гулять?» – «Маш, садись, покачаю». Меня накрыло. Получается, что весь месяц я проторчала здесь же, в этом же доме, а не в коттеджном поселке в неведомом Сиротине. Он и название-то, скорее всего придумал. Где должно быть сироте? В Сиротине. Рифму сочинил. И если сюда выходит Олегово окно, значит, там на углу дома дверь, которая ведёт в его студию. Значит, тут не только мудила с младенческий мордашкой бывает. Олег сюда очередную кукляшку из недельки привозит, как меня. Сначала сам наиграется, потом этому мудиле спихивает. Вот, гнида! Руки затряслись, в виски ударило, и сердце ходуном заходило. Я сейчас вскрою эту хренову дверь, вот прям ножницами с отломанным колечком. Но три глубоких вдоха вернули меня к реальности. Спрятать ножницы под ближайший куст. Пройти мимо этой двери, посмотреть, что там за замок. Самый обычный, простенький. А зачем тут ещё суперзамки ставить. Я вернусь сюда. Чуть позже.

– Можно мне карандаши и бумагу? – спрашиваю у розовой тётки. – Я рисовать люблю.

Мужиха кивает.

– А можно, я картинки на стену повешу?

Еще один кивок.

– А тогда можно кнопки и скрепки канцелярские?

– Завтра принесу. Рисуй.

Из всего перечисленного мне нужны только скрепки.

Завтра наступит время «че».

Но человек предполагает, а бог смеется.

***

Воскресенье. Сегодня было воскресенье. Не знаю, соотносилось ли внутреннее время этого заповедника с окружающим миром, или оно текло, подскакивало, заворачивало по прихоти хозяина. Неважно. Важно, что перед ужином в мою комнату, без стука, разумеется, вошла жрица кукольного дома в кокетливом фартучке с муравьем на груди. Кстати, я пересчитала всех людей, крутившихся на территории. Помимо Мужихи в доме бывала ещё повариха, она звякала посудой за закрытой дверью кухни, на общее обозрение не выходила. Но я видела из своего окна, как та принимала коробки с продуктами, доставленные фургончиком с провисшей крышей. Покончив со своими кухонными обязанностями, она исчезала. Охранников у ворот было двое, кряжистый мужик пенсионного возраста с дубленой красной рожей и высокий парень лет тридцати с отрешённым лицом, наверно, наушники в ушах. Они по очереди сидели в будке – было видно сквозь окно. Жили они тут же, в небольшом доме слева от ворот. И ещё: между стеной домика и забором из профнастила, был вольер с четырьмя доберманами. После одиннадцати их выпускали. Не прогуляешься. Ну и собственно, водила фургончика. Он появлялся после ужина по темноте.

В общем, зашла эта производная от шкафа и положила мне на кровать платье. Темно-синий шелк, переливчатый и струящийся длинным подолом до полу. Такое, как на портрете внизу, как на фотке в сортире. Опа, в кого мы теперь будем играть?

– Сходи в душ. Одевайся. Только платье. Поняла? Не вздумай испортить! Будешь наказана. Я зайду за тобой через дваддцать минут.

Наверно, я впервые услышала от нее столько слов сразу.

– Э! А пожрать? Ужин типа? – должна же я была как-то прореагировать.

Смысла особо не было, но всё же.

– Тебя накормят.

Шкаф вышла.

Дверь под лестницей вела не в каптерку с ведрами и швабрами. Она вела в подвал.

– Иди, – сказал жрица, указав подбородком на лестницу, и закрыла за мной дверь.

Бетонные стены, серые, без намека на покраску, неяркие точечные светильники на потолке. Спускалась я недолго. Но, честно, было очень страшно. Что там внизу? Чего только не налезло в мои вздрюченные мозги – от Чикатило до техасской резни бензопилой. Эти несколько ступеней словно вели меня к смерти, я старела и съеживалась с каждым шагом. Подол платья шуршал: «Тиш-ш-ше… Ш-ш-то ты спешш-шиш-ш-шь?» Вниз, вниз, ниже, ниже, к могиле, холод ступеней под босыми ступнями. Вот сейчас я шагну с последней и умру.