Все мои мужчины (СИ)

Тетка замолчала на секунду, должно быть, переваривая внезапно осенившую ее догадку, потом шепотом спросила:

— Кто он?

Это был почти успех — если ее родная тетка пришла к выводу, что здесь замешан другой мужчина, это могло сработать и на других фронтах.

— Он? — изобразила я удивление.

— Не притворяйся! — сердито сказала тетка. — Мне-то ты можешь рассказать.

Я молчала.

— Я просто хочу понять, неужели есть на свете такой мужчина, ради которого можно было расстаться с Кириллом?

— Конечно, есть, — засмеялась я и принялась перечислять: — Данила Козловский, Александр Петров, Бред Пит… Нет, Пит, пожалуй, староват.

Тетка повесила трубку.

А вечером того же дня мне позвонила Анастасия Николаевна Степанова — мать Кирилла — и с настойчивостью, ничуть не уступающей тети Жениной, принялась выяснять, как я могла «отпустить ее ягненочка в Америку одного». Тут трубку бросила я сама и сразу же отключила телефон, дабы воспрепятствовать дальнейшим выяснениям отношений.

На работу в понедельник я шла с таким волнением, словно это был мой первый рабочий день. Я еще не решила, стоит ли прямо сейчас сказать коллегам, что мы с Кириллом расстались, или подождать, пока они сами догадаются об этом.

По дороге я купила в киоске не очень большой, но очень элегантный букет роз, и когда ввалилась с ним в кабинет, седовласая элегантная Нина Антоновна Терехова, сидевшая за столом у окна, удивленно протянула:

— О, какие цветы!

И остальные сотрудницы тоже сказали восторженно и завистливо:

— О!

— Кирилл вас балует! — улыбнулась Нина Антоновна.

— А это вовсе не Кирилл! — тихонько, но так, чтобы слышали все, сказала я.

И все снова произнесли:

— О!

А молоденькая практикантка Иринка, вызвавшись поставить цветы в вазу, подошла ко мне и прошептала:

— Новый поклонник?

И понимающе улыбнулась.

Мысленно поздравив себя с удачной затеей, я приступила к работе и до обеденного перерыва стойко просидела, уткнувшись в экран монитора, и даже отказалась от чая и только время от времени задумчиво смотрела в окно и мечтательно улыбалась — именно так, мне казалось, должна выглядеть влюбленная женщина.

На обед в столовую я тоже не пошла. Отключив звук у телефона и старательно прижимая трубку к уху, я принялась самой себе почти шепотом рассказывать, какой он галантный и как с ним весело, с удовлетворением замечая, как жадно внимают моему монологу коллеги.

А ближе к вечеру позвонила Лизавете и напомнила, что завтра утром мы должны пойти в родной универ, дабы встретиться с бывшим однокурсником Андреем Казариновым, который подвизался там в качестве преподавателя кафедры русской литературы.

С Андреем когда-то у меня был, пожалуй, самый шикарный и самый продолжительный роман (не считая, конечно, наших взаимоотношений с Кириллом). Шикарный не в смысле дорогих подарков и огромных букетов цветов (этого-то как раз там и не было), а в смысле высоких чувств и красивых жестов. Роман, как ни странно, исключительно платонический.

Учились мы на одном курсе, и, начиная с первой же экзаменационной сессии, почувствовали себя родственными душами. Я поражала его знанием английского языка, а он меня — умением быть веселым и остроумным. А еще он писал стихи — просто писал, не признаваясь, что пишет именно обо мне и для меня. А я это знала и ценила. Словом, мы, наверно, смогли бы стать очень гармоничной парой, если бы не ее идиотское увлечение Кириллом — я была из тех, почти не встречающихся уже индивидов, которые, дав слово одному человеку, не принимают ухаживания другого. Правда, ухаживать за собой я запретить Андрею не могла, но ясно дала ему понять, что между нами могут быть только дружеские отношения, а когда он не удовольствовался этим и попытался перейти черту, порвала с ним решительно и без раздумий.

О том, что после окончания института его оставили на кафедре и предложили учебу в аспирантуре, узнала я от кого-то из своих бывших однокурсниц и ничуть этому не удивилась — он был умным молодым человеком и всегда мечтал избрать для себя научное поприще.

Конечно, за годы, пролетевшие с тех пор, он мог жениться (и не раз), обзавестись детьми и даже влюбиться, однако в моих мыслях он по-прежнему был тем же вихрастым юношей в очках, который когда-то посвящал мне стихи и готов был петь серенады под балконом.

Утром во вторник Лиза явилась ко мне, как и было условленно, в восемь часов утра — полусонная и нерешительная.

— Аля, — принялась она канючить, едва переступив порог, — ну зачем я тебе там нужна? Ты идешь в универ, чтобы встретиться со своим бывшим поклонником, а что буду делать я? Стоять рядом и смущать его? Уверяю, он и так смутится. Мне даже жалко его — он такой славный. Ну, ты подумай — может быть, у него сейчас всё просто и понятно — он встречается с кем-нибудь или на ком-нибудь женат. А тут являешься ты и бередишь затянувшуюся рану.

Я на миг представила его таким — растерянным, смущенным — и тоже пожалела его. Но только на миг.