Может, Аз, как и я, считал, что взросление колдует надо мной только тогда, когда он не смотрит. Плюс я всегда носила довольно мешковатые свитера. Моя грудь, отсутствие которой перед началом средней школы так меня расстроило, все-таки «отросла», заняв довольно неплохой объем. Потягаться с фигуристой Терпией я по-прежнему не могла, но от Фриск-плоскодонки не осталось и малейшего следа. О зависти речи больше не шло: я даже отчасти сочувствовала своей подруге, потому что понимала, растирая перед сном свою ноющую поясницу, насколько большие габариты определенных частей тела иногда осложняют жизнь; честно говоря, иногда я все-таки скучала по плоскодонке, хоть и не сильно…
Впрочем, если бы дело окончилось только на этих женских прелестях, я бы и слова не сказала… но бедра… каким-то непостижимым образом я умудрилась достичь маминых обхватов… не успев окончить школу. И если мамины круглые ягодицы, скорее всего, очень шли ей в молодости, разя всех мужчин наповал на пару с ее полной и широкой грудью, мои лишь наотрез отказывались влезать в подавляющее большинство брюк, рассчитанных на девушек с тонкими талиями. Да-да, средняя часть моего туловища была тонкой.
Аз смотрел на меня как-то странно. Разглядывал ли он меня?.. кажется, нет. Смотреть было просто не на что: на мне был закрытый купальник, так как администрация лагеря запрещала плавать в бикини. Может, Азриэль думал, почему он выглядит так по-детски? Хотя, даже если бы устав и позволял более откровенные купальники, я бы такой ни за что не надела — цену своему телу я ставила довольно невысокую. Вот Терпия бы точно была неотразима в бикини — это ясно, как день.
Как только мы вышли на берег, я тут же обернулась. Как я предполагала, на нас смотрели во все глаза. Я отпустила его руку, и к горлу подступил горький комок. Да что ж такое? Да, сводные. Но все-таки брат и сестра! Тогда почему же я так ревновала его?
Однако осознание своей ревности не помешало мне ходить с ним парой в течение всей смены. Если я ему и надоела, он этого никак не показал. Мы вдвоем прекрасно провели время. В последнюю ночь перед отъездом было решено разжечь костер на берегу озера. Из-за ветра мне очень скоро показалось, что ничего из этой затеи не выйдет. С доверенными мне обязанностями у меня почему-то очень часто не клеилось — и чаще всего не по моей вине. Неслышно осыпая ветер проклятиями, я почувствовал, что кто-то положил руку мне на плечо.
— Дай-ка я тебе помогу…
Над кучей хвороста повисла вторая рука, белый мех на которой в лунном свете блестел, как натертый фосфором. Спустя мгновение в когтистой ладони вспыхнул красный огненный шар.
— Аз! — зашипела я, хватая его за локоть. — Ты же знаешь, что по правилам ты…
— …не могу пользоваться магией в целях обороны. Разве я с кем-то сражаюсь? — шепнул он мне в ответ. Прикосновение его уха к моей щеке, остуженной порывами холодного ночного ветра, было теплым, а в ноздри так и полз аромат его тела. Почти все мальчишки моего возраста пахли, как мартышки. А вот Азриэль — нет.
Его рука накрыла мою. Огненный шар упал на сухие ветки, и красный язык пламени взвился почти до самой луны.
— Ничего себе… — пробормотала я. Его магические способности невероятно улучшились с того злополучного дня в зоопарке. Вскоре он отвел руку в сторону. Все видели, что произошло, и восторженно перешептывались. Потом начали хлопать. Моей гордости не было предела, но заметив, как ему улыбаются девушки из моего отряда, я снова ощутила горечь проклятого комка, подкатившего к горлу.
— А если тебя накажут? — спросила я. Вопрос был предельно глупым, но задала я его только потому, что хотела побыть с Азом подольше. Рядом с ним было тепло, а дувший от реки ветер не спешил нагреваться, несмотря на жар пламени костра.
— Скажу, что помогал тебе, — недоуменно пожал он плечами. — Есть же разница между человеком и хворостом, ведь так? Кстати, — вдруг произнес он, поворачиваясь к остальным. — Кому показать еще пару фокусов?
Я встревожилась. Я не хотела, чтобы он попал из-за своих «фокусов» в какую-нибудь неприятную историю, но также и не хотела прослыть ханжой, сующий свой нос куда попало по поводу и без. Все замерли, когда Азриэль вышел к приозерному пляжу. Он поднял руки, и ночное небо рассекли разноцветные лучи света. Все задохнулись от восторга — даже сопровождавшие нас учителя. После секундного молчания последовали вздохи, переросшие в настоящие вопли восхищения: лучи соединились в двенадцать радуг, которые повисли над водой идеальными дугами.