Все мои ребята. История той, которая протянула руку без перчатки

Многие приезжали в надежде, что матери примут их обратно. Иногда я заходила с больными к ним домой, чтобы не возвращаться за ними, когда они получат отказ. Матери всегда оказывались самыми немилосердными, отцы держались в стороне. Многих из этих молодых людей воспитывали пятидесятники, которые ненавидели геев. Церковь имела огромное влияние, и именно она определяла, какое место в жизни прихожан занимает семья. Женщины, вероятно, следовали примеру семьи, в которой ребенок не позволил бы себе совершить столь серьезный проступок. Конечно, решать, кого следует изгнать из семьи, могли и мужчины, но на постоянной основе этим занимались именно женщины. Они знали, что, если пожалеют своих сыновей, потеряют все.

Однажды вечером я сопровождала до дома молодого человека из Маунт-Иды. Дуглас так боялся рассказать обо всем родителям, что сам попросил меня зайти вместе с ним. Худощавый Дуглас дрожал всем телом. Переступив порог дома, я поняла, почему ему так страшно. Его мать была такой же низенькой, как и он, но смотрела на нас свысока. Ее злобное красное лицо было похоже на большой палец, по которому треснули молотком.

Женщина оглядела меня с головы до ног. Дуглас сказал, что хочет поговорить кое о чем очень важном, – тут его затрясло так сильно, что я взяла его за руку и подошла к нему ближе.

– Можно мы пройдем в дом и сядем? – спросила я.

– Конечно, – ответила мать Дугласа и поспешила в комнату, словно хотела навести в ней порядок. Она убрала с дивана газету, а когда мы сели, унесла на кухню стаканы с журнального столика. Послышался звук спускаемой воды, и в комнату вошел отец Дугласа. Жена сказала ему, что сын хочет поговорить о чем-то важном.

Дуглас молчал, поэтому говорить пришлось мне.

– У вас прекрасный дом, – соврала я. – Теперь я понимаю, почему сын хотел с вами встретиться.

Я этого так и не поняла, но в любом случае меня это не касалось.

Дуглас рассказал родителям все. Выпалил слова залпом и содрогнулся от спазма, испугав меня. Я положила руку Дугласу на плечо. Родители были потрясены.

– Я думала… – Мать Дугласа осеклась: она смотрела на мою руку, лежащую на плече у ее сына. Я подарила ей надежду. Она думала, что дело во мне. Что я беременна. Или что я просто двадцатилетняя потаскушка, которая втянула ее глупого сына в неприятности. Но это, по крайней мере, означало бы, что Дуглас не гей.

– За что ты так с нами? – прошептала женщина.

Она встала, и Дуглас снова вздрогнул всем телом. Интересно, сколько раз родители колотили его, пытаясь выбить из него гея? Дуглас поднялся с дивана и сутуло сжался, готовый защищаться.

– У тебя гнилая душа, – сказала ему мать.

Она повернулась к своему мужу, который качал головой, оттянув нижнюю губу и оголив зубы. Трус, пытающийся казаться смельчаком.

– Я всегда это знала, – сказала женщина. – Но приходить сюда и…

– Довольно, – сказала я, направляясь к двери. – Мы вас поняли. Спасибо. Дуглас хотел, чтобы вы знали.

Сам Дуглас промолчал; он еле стоял на ногах.

В машине он по-прежнему не произнес ни слова.

– Мне жаль, – проговорила я. А что еще тут скажешь?

Он кивнул. Я сказала ему, что он может переночевать у меня. Дело было в пятницу, и Эллисон была у отца. А утром я собиралась отвезти его в один из мотелей Хот-Спрингса. Они были раскиданы вдоль Уашита-авеню и Парк-авеню, потому что в наш город на источники приезжало много народу.

Я снова и снова прокручивала в голове слова матери Дугласа: «У тебя гнилая душа».

Я достала несколько простыней, чтобы Дугласу удобнее спалось на диване. Ночью я встала, чтобы проверить, как он себя чувствует. Нетронутые простыни так и лежали стопкой – Дуглас спал в одежде. Даже во сне он, кажется, старался занимать как можно меньше места.

Еще больше мужчин звонили мне перед тем, как вернуться. Когда они приезжали в Арканзас, я отвозила их в мотели, где за небольшую сумму они могли жить сколько потребуется. Благодаря Бонни я многое узнала о программе жилищной помощи. Соцзащита начала выплачивать больным СПИДом пособия по инвалидности, и я стала помогать им получать эти деньги. Эти парни всю жизнь работали в городах. Они вкладывали деньги в систему, которая их не принимала. Чтобы получить пособие, нужно было всего-то принести записку от врача. Да-да, записку. Она могла быть нацарапана хоть на спичечном коробке, и в ней должно было значиться: «Я врач этого пациента, и я считаю, что он болен СПИДом».