Все мои уже там

Дни шли за днями. Однажды утром, спустившись к завтраку, я обнаружил, что вся кухня увешана воздушными шариками, над обеденным столом красуется сплетенная из роз цифра 26, а на столе дрожит трехслойное бланманже, изнутри которого просвечивают все те же цифры 26.

– День рождения у кого-то? – поинтересовался я.

Но не успел дождаться ответа, как двери открылись, на пороге показался Толик, и Банько с Обезьяной заорали во весь дух «Нарру birthday to you». Ласка счастливо смеялась. «Happy birthday dear Tolik». Прапорщик зарделся, а Банько взял с каминной полки большую сумку и раскрыл ее.

– Толик! Мы долго думали, что бы тебе подарить. И в конце концов решили, что тебе приятно будет получить в подарок пару рапир.

– Не надо, ну что вы… – Толик пунцово покраснел.

– Бери-бери! Рапиры мои! Рапиры не ворованные!

– Да нет, ну как же…

И тут Толик сказал фразу, которую можно было бы считать свидетельством моей педагогической победы. Прапорщик взял одну из рапир, покрутил ее в руках, положил обратно в сумку, закрыл «молнию» и сказал:

– Нет, не надо… Я же когда выйду отсюда, мне же только в тюрьму. Там рапиры отберут. Жалко…

Повисла пауза. Ласка дернула Обезьяну за рукав. Я не знал, что и думать. И только после паузы Банько хлопнул Толика по плечу:

– Ну, не хочешь, не бери! Короче, рапиры твои! Когда захочешь, тогда заберешь. Пойдем бланманже есть.

И Толик спросил:

– Чего это такое – бланманже?

За завтраком напряжение как-то разрядилось. Слова про тюрьму забылись. Банько принялся уговаривать Толика сготовить нам на праздничный ужин какое-нибудь свое фирменное блюдо.

– Какое у тебя фирменное блюдо?

– Да я не умею готовить… – пожал плечами прапорщик.

– Ну, что-нибудь же умеешь? Ну, яичницу сготовь. Или, хочешь, макароны по-флотски. Тут же, как на олимпиаде, главное – участие. Я тебе помогу.

– Ну-у-у… – Толик был в замешательстве.

– Или давай картошки нажарим. Я тебе помогу. Что тебе мама в детстве готовила? Или, хочешь, торт испечем…

– Ну-у-у…

Толик явно соображал медленнее, чем рождались у Банько кулинарные идеи. Однако же выражение лица у прапорщика было такое, как будто он припоминал некий счастливый день в детстве, что-то сокровенное, день, когда мама торжественно, как это бывает в бедных семьях, ставит на стол вкуснятину какую-нибудь и гладит мальчика по голове, а отец еще не пьяный и произносит что-то приличествующее моменту, что-нибудь жизнеутверждающее вроде «расти большой, не будь лапшой»…

– Ну, или пирог, – продолжал Банько. – С капустой или с вязигой. У меня вязига осталась, никто не берет…

– Мясо по-французски можно, – сказал прапорщик еле слышно.

– Или можем курник сделать, – протараторил Банько по инерции. – Что?

– Мясо по-французски, – повторил Толик громче.

– Это которое с сыром и майонезом? Это ж для печени смерть.

– Да нет, вкусно!

– Ну, ладно. Только, чур, майонез приготовим сами, потому что при всем моем уважении к тебе, Анатолий, майонез из пакетов есть нельзя.

– Как приготовим? Я думал, он только в пакетах бывает, – честно признался прапорщик, и все рассмеялись.

Ближе к вечеру прапорщик, одетый в фартук с надписью slow food, сидел на кухне и под руководством Банько перетирал желтки. Банько по капле добавлял в будущий майонез оливковое масло и между делом строгал салаты. Кухонным ножом Банько орудовал, несомненно, ловчее, чем рапирой. Время от времени Толик пытался взмолиться, что, дескать, не могу больше, рука устала, а Банько приговаривал: «Давай-давай, поменяй руку, давай-давай». Через полчаса, когда майонез вдруг загустел и побелел, прапорщик поднял венчик и удивленно спросил:

– Как это?

– Химическая энигма! – торжественно констатировал Банько.

– Что?

– Загадка!

И Толик сказал:

– Ух ты!

Примерно еще через час мясо, запеченное с луком, майонезом и сыром, шкворчало на огромном парадном противне посреди стола в окружении бакинских помидоров, израильской рукколы, фермерского корна и, если верить Банько, настоящих шкловских огурцов. Даже Обезьяна налил себе бокал вина и опасливо выпил несколько глотков за здоровье Толика.

– Обезьяночка, ты не станешь злой? – поинтересовалась Ласка.

– Стану, конечно, – Обезьяна улыбнулся. – Но только после фейерверка.

– А что, будет фейерверк? Ура!

– А ты как думала! Даром я, что ли, две недели монтировал тут на жаре всю эту коммутацию?

– Ха-ха-ха! Коммутировал всю эту монтировку!

Мы беспечно болтали, пока не опустились сумерки. А когда совсем стемнело, Обезьяна решительно опрокинул себе прямо в глотку целый бокал «Коннетабль Тальбо» и пошел на улицу, попросив нас не выходить из дома и не подглядывать в окна до тех пор, пока мы не услышим взрывов.

– Начнется с простых петард, – сказал Обезьяна. – В первые минуты никакого зрелища вы не потеряете.

И вышел вон. И никогда больше я уже не увижу во плоти этого удивительного молодого человека.