Все мы - открыватели...

Бегичев попросил Свердрупа передать на «Таймыр», что не может выполнить просьбу Вилькицкого: по дороге надо пересекать большую разлившуюся реку Таймыру. Вилькицкий радировал: Бегичев должен привезти почту. Рассерженный Бегичев сказал Свердрупу:

— Я же не пришел развозить почту, а пришел спасать людей.

Видимо, эти слова были переданы по радио Вилькицкому, и тот перестал настаивать…

Мне не удалось найти свидетельств самого Свердрупа относительно похода Бегичева. Но на «Эклипсе» находился представитель морского ведомства доктор Тржемеский. Его дневники сохранились. Вот несколько записей, взятых подряд из описания «важнейших событий за 1915 год».

12 июня. Убит первый гусь.

20 июня. Принесены первые гусиные яйца.

5 июля. Рано утром пришел с частью оленей Бегичев и привез почту. Вечером умер кочегар 1-й статьи Мячин (транспорт «Вайгач»).

7 июля. Кочегар Мячин похоронен с отданием воинских почестей на мысе Вильда. На его могиле поставлен большой крест, сделанный из плавника.

Похоже, что и доктор Тржемеский не оценил по достоинству того, что сделал Бегичев.

А у Бегичева началась долгая волокита с отчетом и с расчетом. Бегичев истратил на экспедицию много своих денег, все обошлось дороже, чем он думал сначала. Чиновники же из Петрограда докучали назойливыми придирками: почему он, Бегичев, бросил в тундре износившиеся нарты, ведь это все-таки казенное имущество?

И получилось у Бегичева: ни славы, ни денег. Правда, губернатор пообещал представить его к званию почетного гражданина города Енисейска…

Вероятно, годы, потянувшиеся после похода к «Эклипсу», были самыми тяжелыми и пустыми в жизни Бегичева. Нельзя сказать, чтобы он бедствовал, но прежнего достатка не было. Были деньги «на жизнь» и не было для того, чтобы отправиться в давно задуманный поход за хребет Бырранга. А к неудачам материального свойства прибавилось обострение душевного разлада, существо которого можно было бы выразить так: «От своих отстал, к чужим не пристал».

Простолюдин, он в северных скитаниях — сначала на «Заре», потом в снегах Таймыра — сталкивался с людьми «высшего круга». Ледяное безмолвие сглаживает социальные различия. Ему не пришлось испытать холодной отчужденности, плохо скрываемого пренебрежения к «выскочке», которое выпало на долю рыбацкого сына Георгия Седова в среде кастового морского офицерства Петербурга. В столице боцман был недолгим гостем. На Таймыре же самым высоким чином был туруханский пристав Кибиров, и скорее он нуждался в Бегичеве, чем Бегичев в нем.

Но разве о дружбе с подобными людьми мечтал Улахан-Анцифер? Он видел себя открывателем и первопроходцем, о котором говорят в Географическом обществе, вспоминают в Академии наук… Его честолюбие и прежде никогда не удовлетворялось почтительными поклонами дудинцев. А тут подошли дни, когда о бывшем боцмане стали забывать даже соседи.

Пока он без настоящего дела сидел в Дудинке, начались важные события. Всех взбудоражила депеша об отречении царя. Из Туруханского края потянулись обозы: ссыльные торопились «в Россию». Трехцветный флаг над дудинской почтовой конторой сменился красным. Все говорили о революции, говорили по-разному, а Бегичев слушал и ни в чем не мог разобраться по-настоящему.

Когда в Сибири началась гражданская война, Улахан-Анцифер не примкнул ни к одному из лагерей. А ведь он мог рассчитывать на покровительство самого «верховного правителя»! Хотя во время экспедиции на «Заре» между морским офицером Колчаком и боцманом не раз происходили крупные стычки, Бегичев спас Колчака от неминуемой гибели в трещине среди льдин, и тот обещал никогда в жизни не забыть своего спасителя…

Но Бегичев не пошел к колчаковцам. Не пошел он и к красным. А когда на Севере окончательно утвердилась Советская власть, присматривался к новым людям без особого дружелюбия. И конечно, не потому, что они прижали «тунгусников» и посадили в кутузку пристава.

«Вина» их была в том, что они забыли его, Никифора Бегичева, Улахан-Анцифера, георгиевского кавалера, обладателя золотой медали за экспедицию на «Заре», открывателя «Земли дьявола». Забыли, будто и нет его вовсе, будто ничего не сделал он полезного на Таймыре и никому теперь не нужен.

Красные флаги полоскались на мачтах пароходов, привозивших в Дудинку соль, порох, отпечатанные на оберточной бумаге брошюрки. Приезжали из Красноярска люди с мандатами, уходили в тундру искать уголь, учить ребятишек, ловить укрывшихся на дальних становищах колчаковских карателей. Жизнь шла своим чередом, странная, не похожая на прежнюю.

Шла мимо окон домика, где пил неразбавленный спирт боцман Бегичев.

* * *

Бегичев знал капитана Альфреда Каулина, известного на Енисее тем, что он любил класть за щеку противную никотиновую горечь, накопившуюся в мундштуке трубки. Добрые люди удивлялись странной привычке и вкусу капитана гидрографического бота «Иней» и посмеивались над ним.

Поздней осенью 1920 года матрос с «Инея» прибежал к дому, где жил Бегичев. Он попросил боцмана срочно прийти на судно. Недоумевая, зачем он мог понадобиться Каулину, Бегичев пошел к пристани.