Все мы родом из детства

Эксперимент с «инвалидами-опорниками» завершили все 16 подростков, приступивших к процессу. Шестеро благополучно просидели весь день за компьютером («я же инвалид, мне можно!»), еще шестеро читали, слушали радио, смотрели телевизор и болтали с пришедшими навестить их изумленными приятелями и приятельницами. Все почти с удовольствием принимали уход семьи («Прикольно, ты за компом сидишь, а бабушка, вместо чтоб ругаться, тебе еду носит»). Только четверо, с помощью различных приспособлений или друзей, выбрались во двор. И только один – на улицу.

Самой большой сложностью среди группы «глухонемых» многие назвали «заткнуть уши, чтоб и вправду не слышать» и «помнить всё время, что говорить нельзя». Тут выделился в креативе один папаша, который вспомнил Одиссея и сирен, предложил залить уши чаду воском и изъявил немедленную готовность съездить в ближайшую церквушку за материалом. Из 18 человек этой группы, вошедших в эксперимент, благополучно завершили его 16. У одного мальчика к вечеру начались слуховые галлюцинации («все время казалось, что кто-то внутри головы меня по имени зовет»), и он разумно всё прекратил. Другой мальчик благополучно лег спать, но проснулся в кошмаре и побежал к родителям – разговаривать и слушать утешения. Кстати, многие из этой группы писали о кошмарных снах в ночь эксперимента и даже в последующие.

Из 12 человек «слепых» эксперимент завершили только половина. Причины такие: «стало скучно», «нечего делать», «на все натыкаешься, синяки», «темно, неприятно».

Зато отчеты шестерых завершивших буквально пестрят восклицательными знаками и почти восторгом: «Спасибо, ужасно интересно – я столько всего узнал!», «Научился всех домашних по запаху и по походке различать!», «У всех моих подруг руки на ощупь совсем разные!», «Вечером не мог заснуть – сколько всяких звуков у нас в доме! Почему я их раньше не слышал?!». И самое, пожалуй, удивительное из всего: «Я слышал, как плывут облака».

В девять часов утра 3 сентября я вышла после отпуска на работу. Регистратор подмигнула мне: «Екатерина Вадимовна, вас там молодой человек уже полчаса дожидается».

Он стоял возле стола, где обычно лежит журнал с предварительной записью (сейчас журнала не было).

– Здравствуйте, я хотел записаться.

– Что ж, пойдем.

Пропавший тридцать восьмой. Почти 19 лет. Кто-то наверняка его помнит – это тот самый юноша, который в эксперименте с гаджетами шел много часов и километров подряд, из одного конца Петербурга в другой. Конечно, я назначила его «инвалидом-опорником».

Уже к 11 часам утра он вылез со двора на улицу дачного поселка, приспособив для передвижения садовую тележку на колесиках и отталкиваясь обмотанными тряпками кулаками. Полный фурор. Собаки брешут и норовят вцепиться. Весь поселок соболезнует бабке, у которой «внучок-то совсем рехнулся». Младшие бегут веселым табунком. Сверстники крутят пальцами у виска. К вечеру пьяненький дедок принес к штабелю бревен, где расположился «инвалид» с компанией, полдюжины бутылок пива, зеленого лука, хлеба и предложил помянуть его старшего покойного дружка, который «после войны вот на такой же штуковине и ползал».

Этим опытом не удовлетворился. Максималист! На следующий день наметил «полную парализацию». Продержался полдня. Лежал, глядел в потолок и думал только об одном: «И ведь никак не покончить с собой. Нет возможности, никак». За полдня стал убежденным сторонником эвтаназии (до этого был также решительно против). Бабка приносила еду, есть не хотелось, но заставил себя поесть с ложки (эксперимент!). Еда была вкусная, но тошнило. Смотреть в телевизор тоже не хотелось, друзей прогнал. Радио слушал. Сломался, когда захотел писать. Бабка предлагала: ну хочешь, дружка твоего позову, он баночку подставит? Стиснул зубы до хруста, почти разревелся. Не смог.

Сейчас смотрит в сторону: «Всем надо пробовать. Всем. Еще в школе. Обязательным уроком. Надо учить. Это колоссальное количество информации. О себе, о других. Так просто и сразу. Но я, взрослый, и опять не смог. Как с гаджетами. Слабак».

– Не неси ерунду! – говорю я. – Ты всё сделал правильно. Теперь еще люди прочтут и задумаются. Спасибо тебе.

Счастье материнства

– Мы с моей дочерью, Зоей, когда-то были у вас, два или три раза. Но это было очень, очень давно. Вы, конечно, не помните…

Я, конечно, не помнила. Вгляделась в лицо женщины. Глубокие морщины на нем – не столько от возраста, сколько от какого-то хронического напряжения. Но поверх этого напряжения сейчас – еще что-то, ситуативное. И очень серьезное.

– У вашей дочери проблема или диагноз?

– Диагноз, – сказала женщина и тут же добавила: – И проблема.

– Сколько сейчас лет Зое? Какой основной диагноз?

– Двадцать шесть. Слабоумие.

– Рассказывайте.