Все мы только гости

Сидеть за столом для Тамары было мучением, невыносимо видеть, как Сережа поглядывает на Линку, обидно не понимать, чему они смеются, и чувствовать себя невежественной дурой. И еще одно Тамару разозлило: она заметила, что глаза у подруги словно светятся, и безошибочно все поняла. А чего тут не понять-то? В Москву Линка отвезет новую любовь – Павла. Самое обидное заключалось в том, что бороться за него ей не пришлось, любовь сама приплыла к ней в руки, как в сказке.

Николай Иваныч расспрашивал про бабку и все никак не отвязывался, она с трудом вырвалась наконец в сад. Конечно, если бы Тамара не испугалась Филина, а потом так не радовалась, что оказалась рядом с Сережей, она и не подумала бы сдаваться, увидев, как он стоит рядом с сидящей под деревом Линой. Но она слишком измучилась за последние дни, слишком верила в свою удачу и не ждала такого удара, поэтому у нее не было сил слышать, что он хотел бы отбить Лину у ее мужа. Слова, которые он говорил подруге, он должен был сказать ей, Тамаре.

И, как восемь лет назад Лина, Тамара бросилась в единственное спасительное место – домой. Оттолкнув пытавшегося ее остановить Сергея, и потом, мчась по безлюдной улице – днем, в жару все улицы в городе были почти безлюдными, она все повторяла, как чокнутая, что Линка отомстила ей по полной. По полной…

То ли потому что у нее уже не было сил бежать и очень хотелось упасть и завыть, как бездомная собака, то ли по другой причине, но она кинулась почти под колеса медленно догонявшей ее белой машине, рванула дверцу и плюхнулась на кожаное сиденье.

Машина не торопясь поплыла по раскаленному асфальту, и только тогда Тамара узнала водителя. Филина.

Сидеть на дереве оказалось трудно, затекали мышцы, слабела рука, обнимавшая толстый ствол, и Тропинин всерьез стал бояться, что свалится вниз, как какой-нибудь первоклашка. Хорошо хоть комары не донимали, в Подмосковье бы сожрали до костей. Лес здесь вообще сильно отличался от подмосковного, ни высокой болотной травы, ни густого подлеска. Немного к югу, а природа совсем другая.

Изредка слышались неясные голоса. Потом сюда забрела одинокая парочка. Тропинин испугался, что молодые люди полезут в яму, и уже приготовился им кричать, но яма парочку не заинтересовала, они долго и целомудренно целовались, сидя на низкой кудрявой травке, а потом ушли куда-то по своим делам.

К лесу Тропинина приучила тетя Кира. Он-то предпочитал ловить с ребятами рыбу в больших прудах, раскинувшихся сразу за дачным поселком, где маленький Паша проводил с теткой летние каникулы. Она работала преподавателем математики в техникуме, отпуск у нее был длинный, почти все лето, и все это время она безвылазно сидела с маленьким племянником на даче. Ему хотелось к ребятам на пруд, но она не одобряла не только охоты, но и рыбной ловли тоже, а ему не хотелось ее расстраивать. Маленький Паша послушно натягивал резиновые сапоги, курточку, брал маленькое пластмассовое ведерко и плелся за теткой, очень себя жалея. Впрочем, жалел он себя недолго, тетка знала массу интересного, например, о том, что пруды вовсе не пруды, а остатки древнего озера, образовавшегося еще во время ледникового периода. Она показывала ему растения, перечисляла их лекарственные свойства, а еще легенды, с ними связанные. Паше было с ней не скучно.

Они возвращались домой усталые и довольные. Кира мыла принесенные грибы, потом жарила их на сковородке. Грибы получались очень вкусными, никто не умел их так вкусно готовить, даже мама, хотя она кулинаркой слыла отменной.

По пятницам вечером приезжали родители, становилось шумно, весело. Жарили шашлыки, взрослые пили вино. Паша уезжал кататься на велосипеде и возвращался, когда уже темнело. Его за это ругали, но не сильно, потому что дачные места были тихими, ни о каких педофилах тогда никто не слыхивал, такого количества автомобилей, как сейчас, не было и в помине, как не было и огромных стай одичавших собак.

Вечером в воскресенье родители уезжали, Паша опять оставался с теткой и со своей тайной. Тайна называлась «водка».

Тропинин не помнил, когда заметил и понял, что тетя Кира пьет. Нет, по-настоящему пьяной Кира никогда не бывала, она не шаталась, как мерзкие дядьки на улице, говорила четко и внятно, от нее даже почти не пахло. И все-таки он знал, что в ее платяном шкафу прячется бутылка, и с каждым днем в ней остается все меньше спиртного, а потом новая бутылка сменяет старую.

При родителях Кира выпивать себе не позволяла, разве что сухое под шашлыки, и при Паше не позволяла тоже, дожидалась, когда он заснет. Он знал, что ежедневное пьянство опасно, и очень боялся, что тетка сопьется, и каждый раз хотел по секрету рассказать об этом родителям, но так и не рассказал. Пьянство в семье осуждалось, а тетку он любил.

Он и потом, взрослея, боялся, что она сопьется, и радовался, что этого не происходит, и никому ничего не рассказывал.

Он до сих пор, встречаясь с ней, с тревогой всматривается в ее лицо, страшась обнаружить следы алкоголизма, но видит только бесконечную усталость от безрадостной одинокой жизни.