Все мы только гости

Если с ней что-то случится, он навсегда останется подлецом. Он не сможет жить, если будет чувствовать себя подлецом.

Осадок от Томкиного побега был таким отвратительным, что оставаться дома Лина не могла.

– Николай Иваныч, – предложила она. – Давайте на рынок сходим. Раньше там всякие штучки из дерева продавали. Туески, корзиночки. Сейчас продают, не знаете?

– Продают. А зачем тебе? Неужели в Москве такого барахла нет?

Конечно, выходить из дома не стоило, но от настоящей опасности, которая ей теперь угрожала, стены дома не спасали. К тому же, пока Овсянников жив, Лине киллер не страшен, у него сейчас одна задача, главная, на девчонок он отвлекаться не станет. Да и патрули не зря поставлены.

– Не барахла, а красоты, – поправила Лина. – В Москве есть, конечно, но все какое-то аляповатое. Здешние мастера лучше работают. Раньше работали, во всяком случае. Давайте сходим, Николай Иваныч. Хоть каких-то сувениров привезу, не хочется уезжать с пустыми руками. И еще мне нужно какой-нибудь банкомат найти: отдам вам деньги за билет, совсем наличных не останется.

– За билет можешь не отдавать, – проворчал он. – Вернешь когда-нибудь потом, я не бедствую.

– Спасибо, но я не люблю долгов.

Заглянув по дороге домой, Николай Иванович сунул фотоаппарат в ящик комода. Тот, кто захочет его найти, все равно найдет, куда ни спрячь, но и совсем на виду оставлять не хотелось. От фотоаппарата исходила реальная угроза, старый милиционер ощущал ее почти физически.

– Как изменился город, – заметила Лина, глядя на аккуратную дорожную разметку, сверкающие витрины, весело щебечущих в мобильные телефоны девушек. – Даже не скажешь, что совсем недавно это была самая настоящая деревня.

– Изменился, – признал Николай Иванович. Город изменился сильно, и в лучшую сторону, благодаря Сережке Овсянникову, этого нельзя не признать.

– А церковь как здорово отстроили. Я ее помню в руинах, а теперь какая красота.

– Я сам ее все время в руинах помню. Маленький был, мы на развалинах в войну играли. Церковь перед войной взорвать пытались, до конца не разрушили, так руины и оставили.

– Кошмар.

– Кошмар, – согласился он. – Дикость. Кстати, ты не окрестилась, сейчас это модно?

– Нет. Мне не нравится мода на веру.

– Мне тоже не нравится. Правда, мне не нравилась и мода на безверие.

– А сами вы как к церкви относитесь?

– К церкви как к институту… Раньше, когда вера была под запретом, с уважением относился. Требовалось обладать большой силой воли, чтобы при советской власти пойти в священники. А сейчас никак не отношусь.

– А к вере?

– К вере… Ну, если под Богом понимать некую непознанную высшую силу, то, пожалуй, верую.

– Это называется агностик.

– Знаю, – засмеялся он. – Не ты одна такая умная.

Ему больше всего на свете хотелось, чтобы она никуда не уезжала, и он разговаривал бы с ней, поил ее настоянным на травах чаем и защищал от всех киллеров, какие только есть на свете.

И в то же время ему больше всего на свете хотелось, чтобы она немедленно оказалась в Москве, в безопасности и неведении.

Прилавок с сувенирами существовал и работал. Лина ахала, восхищалась, накупила массу забавных вещиц, улыбалась дородной продавщице и не могла налюбоваться на маленького домового, совершенно точно, как заверила торговка, приносящего любовь и деньги.

– Уезжай отсюда, – прошептала Тамара в ухо Филину. Высвободилась из его объятий и громко повторила: – Уезжай. Сейчас же.

– Тебе не нравится это место? – засмеялся он, показав рукой на разогретый солнцем асфальт дороги.

– Прекрати! – разозлилась Тамара. – Тебе надо немедленно отсюда сваливать. Тебя ищут, понимаешь?

– Нет, – опять засмеялся Филин и даже потряс головой, объясняя, насколько не понимает.

– Ты меня за дуру держишь, да? – зашипела от ярости Тамара.

– Что ты, что ты, – испугался он. – По-моему, ты очень умная. Исключительно. Просто академик.

Он ничего не боялся, Тамара это чувствовала. Ему было весело, и она тоже засмеялась:

– Слушай, как тебя зовут?

– Владимир, – после едва заметной заминки он сказал правду.

Свое имя Филин ненавидел. Когда рос, его изрядно доставали анекдоты про Вовочку. А вот фамилию любил – Савицкий. Сначала Володя Савицкий стал для дворовых и школьных приятелей Совой, а потом как-то незаметно Филином. И в училище он был Филином, и потом, в самые свои сложные годы.

– Так кто меня ищет? – уточнил он.

– Правоохранительные органы, – буркнула Тамара.

– Надо же! – покачал он головой. – И какого лешего я им понадобился, не знаешь? Я добропорядочный бизнесмен. Законопослушный. Не такой богатый, конечно, как твой Овсянников, но и не бедный.

– Володя, кончай. – Тамара вдруг почувствовала, что очень устала. Смертельно. – Зачем ты сюда приехал? Зачем тебе нужен Овсянников?

– Поговорить. А ты что подумала, золотце?

– Не смей меня так называть! Я тебе не золотце, – закричала Тамара. От усталости, от обиды, вопреки природной осторожности она призналась: – Я все о тебе знаю.

– Да что ты! – удивился он. – А я всегда считал, что человек и сам себя до конца не знает.