Все мы только гости

Рука затекла, Тамара переменила позу, легла на спину и тут же опять повернулась, чтобы его видеть. Сейчас ей казалось, что из Линкиного дома она выбежала когда-то давным-давно, ей уже не было дела ни до Линки, ни до Сережи. Ну, почти не было.

– Тома. – Филин задумчиво обвел глазами противоположный берег. – Мне надо отъехать по делам. Видишь тропинку? Тут метрах в пятистах автобусная остановка, давай я тебя провожу. Автобус ходит часто.

– Не пойду я ни на какой автобус, я поеду с тобой.

– Нет, Томочка, со мной ты не поедешь. Так тебя проводить, или сама дойдешь?

– Володя. – Тамара вдруг испугалась, испугалась даже сильнее, чем когда думала, что он хочет ее убить. – Не уходи.

– Не могу. – Он наклонился к ней, легко дернув одеяло, чтобы она слезла с него, но Тамара вцепилась в его руки:

– Володя, не уходи.

– Перестань, – поморщился он. – Ну, хочешь, я тебя до города довезу?

– Ничего я не хочу! Я хочу, чтобы ты… Я не хочу, чтобы тебя убили!

– Ну что за глупости. – Он поднял ее, прижал к себе, а она продолжала цепляться за него. – Почему это меня должны убить?

Филин, стряхнув ее руки, аккуратно сложил одеяло, сунул его в багажник.

– Пирожки мы так и не съели. Оставить тебе?

Тамара затрясла головой – отстань со своими пирожками.

– А воду хочешь?

– Володя, не уходи!

– Я вернусь к тебе, – серьезно ответил он, задумался, шагнул к ней и даже не понял, что она обняла его первая.

Мотора машины стало не слышно, Тамара нехотя натянула одежду, посидела на траве, глядя на воду. Без Володи она показалась себе беспомощной, как ребенок, а быть беспомощной Тамаре не нравилось.

Нашарив рукой телефон в кармане брюк, она только теперь заметила, что звонок отключен – она выключила его еще вчера, когда Сережа наконец-то приехал, а слышать Ивана ей совсем не хотелось.

Сегодня Сергей звонил ей восемнадцать раз!

Что Бог ни делает, все к лучшему, решила Тамара, тыча в кнопки, а когда услышала радостное:

– Тома! Томочка! – тихо заплакала.

Нужно было ответить, а она пыталась представить, где теперь Володя, и молила Бога, чтобы тот его хранил. До сих пор она не молилась никогда и даже не знала, что умеет это делать.

– Сережа, – давясь слезами, прошептала Тамара. – Сережа…

Она так и сидела, сжимая телефон, и, только когда приехавший издерганный и счастливый Овсянников опустился перед ней на корточки, подумала, что все получилось очень удачно.

Он говорил все то, о чем она мечтала, и обнимал ее, как она мечтала, и прижимался колючей щекой, и она понимала, что сегодня Бог насыпал ей полный карман удачи. Она прижималась к Сергею благодарно и нежно, и тоже шептала какие-то подходящие слова. И крепко сжимала в кармане Володину визитку, боясь ее выпустить.

Визитку она все-таки незаметно выбросила, приоткрыв окно машины, когда они уже подъезжали к городу. В машине работал кондиционер, и Тамара быстро закрыла окно.

К своему деревенскому дому Филин поехал через лес. Дороги в лесу не было, но по сухой почве проехать никакого труда не составляло, а примерный путь он присмотрел заранее. Он всегда присматривал разные пути ко всем своим жилищам, даже когда в этом не было никакой необходимости.

Деревня, как обычно, казалась вымершей. Филин загнал машину во двор, с жалостью подумав, что и от этой тачки придется отказаться. В доме было прохладно, не зря наши предки строили деревянные избы. Филин открыл форточку, посмотрел на голый двор. Он не был любителем деревенской жизни, ему нравилась городская суета, шум, незнакомые лица вокруг и твердое ощущение, что никому нет до него никакого дела. Сейчас ему вдруг захотелось совсем дикого – пожить в деревне, каждое утро здороваться с любопытными соседями, есть ягоды с куста и ходить за грибами.

Он снял рубашку и брюки, аккуратно сложил их в большую сумку, туда же сунул очки с простыми стеклами, удачно менявшие его внешность. Очки ему больше не понадобятся.

От прежних хозяев осталось великолепное трюмо, старинное, ухоженное, мечта какой-нибудь разбирающейся в антиквариате дамочки. Филин уселся перед зеркалом, как заправская модница. Ему понадобилось около часа, чтобы полностью преобразиться.

Науку – или искусство? – преображения он постигал сам, этому его никто не учил. Прочел массу литературы, но до многого додумался сам. Он до многого додумался сам в своей опасной профессии, поэтому и жив до сих пор.

Вообще-то он уже давно отошел от этой профессии. Хватит, отстрелялся. Он бы и за этот заказ не взялся, если бы его не попросили люди, которым он не мог отказать. Он бы не прожил и трех дней, если бы имел глупость отказаться.

У него вполне легальный и прибыльный бизнес, он знает правила игры, никогда не перейдет дорогу тем, кому ее переходить нельзя, и не допустит, чтобы кто-то перешел ему.

Оставалось выполнить последнее задание.

Конечно, переполох после смерти Овсянникова начнется большой, кто-нибудь в самой Москве обязательно потребует найти виновных, и все кинутся искать, а кто-нибудь даже попробует связать это с ним и никогда не свяжет. У него легальный бизнес, у него дело к Овсянникову, для чего он и прибыл в этот город.