Все мы творения на день и другие истории

Ирвин Ялом Все мы творения на день и другие истории

Мэрилин,

моей жене в течение 60 лет,

и все еще недостаточно долго

Copyright © Irvin D. Yalom, 2014

© Ерофеев О., 2014

© Московский институт психоанализа, 2014

Благодарности

Все мы творения на день: и кто помнит, и кого помнят.

Всё недолговечно — и сама память, и объект памяти.

Придет время, когда ты всё забудешь; и придет время,

когда всё забудет тебя.

Всегда помни, что скоро ты станешь никем и нигде.

Марк Аврелий. Размышления

Мой сын Бен Ялом, главный редактор этой книги, с милым изяществом преодолел все опасности редактирования написанного его отцом и был чрезвычайно полезен на всех этапах этой работы. Моя жена Мэрилин, мой постоянный жесткий критик, оказывала помощь от начала до конца. Мой литературный агент Сэнди Дижкстра, была, как всегда, сокровищем. Моя сердечная благодарность также многим друзьям и коллегам, прочитавшим одну или несколько из этих историй и предложившим полезные замечания: Светлане Штукаревой, Дэвиду Шпигелю, Роберту Бергеру, Хербу Коцу, Руфэллен Джоссельсон, Хансу Штайнеру, Рэнди Вайнгартен и всем членам авторской группы Pegasus.

Лечение по кривой

Доктор Ялом, я хотел бы попасть к Вам на консультацию. Я прочел Ваш роман «Когда Ницше плакал», и мне интересно, не возникнет ли у Вас желание увидеться с писателем, у которого творческий ступор.

Пол Эндрюс

Без сомнения, Пол Эндрюс стремился привлечь мой интерес своим письмом. И ему это удалось: я бы никогда не отказал собрату-писателю. Что же касается самого творческого ступора, то мне повезло, что я был не знаком с этим явлением, и уже страстно желал помочь Полу справиться с этим. Десять дней спустя Пол приехал на прием. Его наружность меня поразила. По какой-то причине я ожидал увидеть резвого, но немного измученного писателя средних лет, однако на пороге моего офиса показался иссохший пожилой человек, сгорбленный настолько, что, казалось, он пристально разглядывает пол. Он так медленно двигался через дверной проем, что я диву давался, как он вообще добрался до моего кабинета наверху Рашен-Хилл1. Приготовившись слушать скрип его суставов, я взял у него потертый портфель и, поддерживая за руку, провел до кресла.

— Благодарю, благодарю, молодой человек. И сколько же вам лет?

— Восемьдесят, — ответил я.

— Ох, где мои восемьдесят!

— А вам? Сколько лет у вас за плечами?

— Восемьдесят четыре. Да, все верно, восемьдесят четыре. Я знаю, это вас поражает. Многие считают, что мне немного за тридцать.

Я внимательно посмотрел на него, и на мгновение наши пристальные взгляды пересеклись. Я был очарован его озорными глазами и едва заметной улыбкой, играющей на губах. Мы какое-то время сидели молча, глядя друг на друга, и я представлял, как нас греет тепло былых товарищеских отношений, как если бы мы были путешественниками на корабле, которые одной холодной туманной ночью разговорились на палубе и обнаружили, что росли по соседству. Мы изначально знали друг друга: наши родители настрадались от Великой депрессии, мы были свидетелями тех знаменитых дуэлей между Ди Маджио и Тедом Уильямсом, помнили талоны на масло и бензин, День Победы2, роман Джона Стейнбека «Гроздья гнева» и фильм «Стаде Лониган», снятый по трилогии новелл Джеймса Томаса Фаррелла. Не было необходимости обсуждать что-либо из этого: мы оба через всё это прошли, и наши узы были прочны. Однако настало время приступать к работе.

— Итак, Пол, если мы можем называть друг друга по имени?

Он кивнул.

— Да, разумеется.

— Я знаю о вас лишь то, что было написано в вашем коротком письме. Вы написали, что вы писатель, что вы прочли мой роман про Ницше и что у вас творческий ступор.

— Да, и я прошу у вас одну консультацию. И всё. У меня ограниченный доход, и большего я себе позволить не могу.

— Я сделаю все, что в моих силах. Давайте немедленно приступим и будем стараться, насколько это возможно. Расскажите, что мне следует знать о творческом ступоре.

— Если вы не против, я поведаю вам одну очень личную историю.

— Хорошо.