Все мы творения на день

Однако Пол в следующем письме ответил довольно резко: «Если бы у меня был выбор: жить или исследовать, я бы выбрал жить, жить каждый день. Я избегаю объяснений и призываю вас поступать так же. Стремление все объяснять поразило современную мысль, как эпидемия, и ее главные разносчики – психотерапевты. Все мозгоправы, которых я встречал, страдали этим недугом, эта дрянь заразна и вызывает зависимость. Объяснение – это лишь иллюзия, мираж, теоретический конструкт, успокаивающая колыбельная. Интерпретация не имеет ничего общего с бытием. Давайте назовем вещи своими именами: это трусливая защита от шаткости, безразличия и непредсказуемости бытия».

Я прочитал этот отрывок дважды, а потом еще раз, ощущая, как почва уходит из-под ног. Моя решимость обсудить идеи, зревшие у меня в голове, померкла. Я понял: шансы, что Пол примет мое приглашение на танец, равны нулю.

Время от времени я поднимал взгляд от писем и замечал глаза Пола, напряженно всматривающиеся в меня, вбирающие в себя каждую мою реакцию, призывающие продолжать чтение. Однако, заметив, что до конца сессии осталось всего десять минут, я закрыл папку и взял инициативу в свои руки.

– Пол, у нас осталось мало времени, и мне хотелось бы обсудить с вами несколько вещей. Я чувствую себя неловко, потому что мы подходим к концу сессии, а я до сих пор так и не приступил к проблеме, из-за которой вы обратились ко мне, к вашему творческому ступору.

– Я никогда этого не говорил.

– Но в своем письме вы… Погодите, вот оно, я распечатал его…

Открыв свою папку, я стал искать письмо, но Пол прервал меня:

– Я помню свои слова: «Я бы хотел прийти к вам на консультацию. Я прочитал ваш роман «Когда Ницше плакал» и подумал, вдруг вы не откажетесь встретиться с коллегой-писателем, переживающим творческий ступор».

Я поднял на него глаза, ожидая увидеть усмешку, но Пол был совершенно серьезен. Он в самом деле написал, что у него творческий ступор, но нигде не обозначил его как проблему, из-за которой он ищет помощи.

Это была словесная ловушка, и я почувствовал раздражение, что меня так провели.

– Я привык помогать людям с проблемами. Именно этим занимаются терапевты. Так что не мудрено, что я понял ваши слова определенным образом.

– Абсолютно согласен.

– Ну что ж, тогда давайте начнем все заново. Скажите, чем бы я мог вам помочь?

– Что вы думаете о переписке?

– Можете сформулировать свой вопрос поконкретнее? Это помогло бы мне быть точнее в моих комментариях.

– Мне ценно любое ваше наблюдение.

– Хорошо, – сказал я, открыл свой блокнот и полистал страницы. – Как вы понимаете, у меня было время ознакомиться лишь с небольшой частью переписки, но я поражен тем, сколько в этих письмах ума и эрудиции. Сильное впечатление на меня произвело смещение ролей. Сначала вы были учеником, а Мюллер – учителем. Но, очевидно, вы были особенным студентом, и через несколько месяцев юный ученик и заслуженный ученый уже общаются как равные. Нет никаких сомнений, что профессор уважал ваши суждения. Он восхищался вашей прозой, ценил ваши критические замечания по поводу его работ. Полагаю, на вас он тратил намного больше времени и энергии, чем на любого другого студента. И конечно же, поскольку ваша переписка продолжалась много лет после вашего ухода из университета, нет никаких сомнений, что вы очень много значили друг для друга.

Я посмотрел на Пола. Он сидел неподвижно, с полными слез глазами, и жадно впитывал мои слова, явно желая, чтобы я продолжал говорить. Наконец-то, наконец-то между нами произошла встреча. Наконец-то я мог что-то дать ему, мог подтвердить то, что имело для Пола необычайную важность. Я – и только я – мог засвидетельствовать, что великий человек считал Пола Эндрюса значительным. Но этот великий человек умер много лет назад, и Пол слишком ослаб, чтобы выносить это знание в одиночку. Ему нужен был свидетель, авторитетная фигура, и на эту роль он выбрал меня.

У меня не осталось сомнений в правильности моей догадки. Теперь нужно передать некоторые из этих мыслей Полу – они могут ему пригодиться. Но я так много всего осознал, а нам оставалось всего несколько минут! Я не знал, как успеть все, и решил начать с самого очевидного.

– Пол, больше всего в вашей переписке меня поразила та сильная и полная нежности связь, которая сложилась между вами и профессором Мюллером. Для меня эта связь выглядит как глубокая любовь. Его смерть, должно быть, стала для вас ужасным потрясением. Полагаю, боль от потери все еще не прошла, и именно поэтому вы обратились ко мне за консультацией. Что вы об этом думаете?

Пол не ответил. Вместо этого он протянул руку за письмами, и я вернул ему папку. Он открыл портфель, спрятал туда папку и надежно застегнул его.

– Я прав, Пол?

– Я обратился к вам за консультацией, потому что хотел консультацию. И вот я ее получил. Это ровно то, чего я хотел. Вы мне помогли, очень помогли. Я меньшего и не ожидал. Спасибо вам.