Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми

Джозефа Вагенбаха действительно никогда не существовало, а вся история оказалась выдумкой художницы Ирис Хойсслер, которая сама надевала халат экскурсовода и водила посетителей по дому. Хойсслер собиралась раскрыть тайну, однако газетчики ее опередили и испортили все впечатление тем, кто еще не успел побывать в усадьбе. Среди тех, кто стал жертвой мистификации, была и писательница Марта Бейли. Загадочная личность Вагенбаха явилась для нее настоящим источником вдохновения, и Бейли уже успела придумать целую историю его жизни, когда Хойсслер прислала ей письмо, в котором раскрыла тайну усадьбы.

Придуманный Хойсслер проект разоблачает нашу любовь к подобным загадкам и доказывает, что они во многом представляют собой плод нашей собственной фантазии. Когда мы, уже узнав правду, отправляемся в усадьбу Вагенбаха, рассматриваем его эротические скульптуры, почтовые открытки и семейные фотографии, история кажется нам чересчур уж продуманной. Никогда не существовавший скульптор даже разложил на столе карту, на которой отметил карандашом расположение концлагеря Берген-Бельзен. Нет, вовсе не с жизнью некоего Вагенбаха знакомятся посетители — они просто считывают готовые общеизвестные знаки, умело спрятанные в обстановке дома.

Подобные проекты стали особенно популярными в 1990-2000-х годах. В 2011-м я сам побывал на экскурсии в Культурно-историческом музее Осло, которую проводила актриса Клэр Де Ванген. Во время экскурсии она постепенно подменяла факты фантазией, и в конце концов мы оказались на самых задворках музея, в помещении, напоминающем декорации к фильмам Дэвида Линча. В описаниях подобных проектов часто встречаются такие характеристики, как «атмосфера места» и «воздействие на сознание», а сами проекты подогревают нашу тягу к раскрытию старых личных или семейных тайн.

Представителей древних обществ земледельческого типа подлинность окружающих их предметов нимало не заботила просто-напросто потому, что все вокруг было в той или иной степени подлинным. Подлинность, аутентичность вошли в моду, когда мы научились массово изготавливать копии, а наши впечатления стали предсказуемыми. Однако все предлагаемые нам аутентичные предметы являются, как правило, специально разработанными продуктами и, следовательно, не аутентичны.

Чтобы ощутить подлинность, порой нам нужен авторитет какой-нибудь организации (например, музея), а иногда мы стараемся найти подлинность в повседневности и тех ее элементах, которые не затронул технический прогресс. Вовсе не случайно многие произведения искусства, создававшиеся на рубеже тысячелетий, были привязаны к определенному месту, хотя мир в то время уже полностью зависел от Интернета. Одним из ключевых понятий в мире искусства стала интерактивность, предполагающая взаимодействие между людьми: художник Риркрит Тиравания приглашает всех желающих на тарелку супа в Большой дворец в Париже, а Олафур Элиассон зовет публику поиграть в конструктор и самостоятельно создать из «кирпичиков» Lego объекты искусства. Приходя в театр, зрители все чаще оказываются в «естественной» обстановке — например, за столом в обычной квартире, а театр одного актера и одного зрителя становится все более популярным.

В 2009 году на Эдинбургском фестивале произвела фурор театральная труппа Ontroerend Goed с пьесой «Internal». Во время постановки каждого зрителя подводили к столу, за которым сидел один из актеров. Зрителю наливали выпивку и расспрашивали его о самых сокровенных тайнах и предпочтениях, причем зритель должен был честно отвечать на все вопросы. После этого зрителей вдруг представляли четырем другим парам, и каждый из актеров рассказывал всем остальным о своих впечатлениях от собеседника. Однако наиболее удивительным, по словам самих артистов, было то, что зрители охотно принимали условия игры, хотя и сознавали, что делятся секретами с актером. Всего нескольких минут было достаточно, чтобы заставить зрителя признаться в самых сокровенных тайнах, расплакаться или влюбиться. Мы способны на проявление истинных чувств, даже когда притворяемся.