Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове

Из киевских разговоров полушёпотом мы бессчётное число раз слышали о Плюще от его жены Тани и от Некрасова.Таня в последний год часто приходила к нам, в киевский Пассаж, иногда болтала на кухне за чаем, а потом закрывалась с В.П. у него в кабинете. Выходили на балкон, она советовалась с ним и выговаривала накопившееся на душе. Подробно рассказывала о своих поездках в закрытую психушку в Днепропетровск, куда упрятали Лёню. Он там страдал от унижения и зверских уколов, а Таня на воле писала бесконечные прошения в Москву, наивно считая, что только там могут приструнить украинских самодуров…

У приехавшего в Париж Плюща был очень усталый вид, видимо, сильно ослаб после страшных лекарственных пыток, а пришел он в себя, кажется, только через несколько месяцев.

И начал участвовать в политической жизни!

Растерянный Вика вышел из кабинета и показал мне только полученное письмо. Лёня Плющ, киевлянин и его как бы подзащитный, отчитывал Некрасова и запрещал называть его своим другом!

Что это вы, господин Некрасов, писал Лёня, лезете в друзья и трубите на всех перекрёстках о дружбе. Никакой я вам не друг и не единомышленник и прошу моё имя в целях личной рекламы не употреблять! После всех тех высказываний, которые Некрасов допустил в Канаде в отношении украинцев, он не хочет, дескать, иметь с ним ничего общего.

Вика, бедный, аж прозяб от такой обиды.

– Какая мне от него реклама? – растерянно смотрел он на меня.

– Да не огорчайтесь вы так! – заволновался я. – Большое дело! Возомнил вдруг Лёня! Как же, на его вельможное имя посягают москали!

Помиритесь, даст бог, успокоил я, если он умный человек, а если нет – так вы, можно надеяться, не зачахнете в разлуке!

Попозже Некрасов с Плющом таки помирились, но память о пробежавшей между ними кошке не способствовала тёплому дружескому общению. Хотя они вполне лояльно встречались на «Радио Свобода», вместе участвовали в демонстрации в поддержку польской «Солидарности». Там я их даже сфотографировал…

Мы приехали в Париж вскоре после того, как Некрасову была сделана повторная операция по удалению катетера. Его установили после основной операции.

В мае 1975 года у Виктора Платоновича заболела спина.

Он крепился, как всегда никому не жаловался, лежал на диване. Сам поставил себе диагноз – болела старая рана в верхней части бедра. Такое случилось с ним впервые, но другого объяснения не было. Боль была сильной, а когда становилась просто нестерпимой, он наполнял ванну горячей водой и часами сидел в ней.

Именно эта процедура приведёт потом в ужас врачей – при перитоните ни в коем случае нельзя париться! А это был-таки перитонит, возникший из-за необъяснимого абсцесса на почке…

И по нашей русской идиотской привычке обращаться к врачу не принято при первой непонятной боли – глядишь, всё пройдёт само собой, подождём, обойдётся как-нибудь…

Конечно, не обошлось!

В парижской больнице «Амбруаз Паре» ему были сделаны подряд две сложнейшие операции, а затем и третья. Даже врачи ни на что не надеялись. Некрасов не умер чудом, непонятно, как выжил. О его случае даже было сделано научное сообщение на каком-то медицинском конгрессе!

Андрей Синявский, заклиная рок, написал во время болезни некролог. И помогло! Вика выкарабкался! Автограф-талисман был подарен Некрасову после выздоровления…

Выписавшись, В.П. отлёживался в садике дома Эткиндов, в парижском пригороде Сюрене. Приятное лежбище, как говорил он, нарушаемое угрызениями совести. Врачи велели делать гимнастику и плавать в бассейне. Но, шутил Вика, лень оказалась непобедимой, как Красная Армия.

Назло врачам и перепуганным домочадцам Некрасов слез с кровати и вышел на улицу, посидеть на лавочке возле дома.

Профессор-хирург Жан-Мари Идас встретил В.П. с улыбкой – простите, мсьё Некрасов, мы ошиблись с диагнозом, вам придётся ещё пожить несколько лет! Вы – человек-загадка! Потом, правда, уже серьёзно сказал, что надо будет делать ещё одну операцию, удалять последствия первой…

Во время сладкого безделья в садике у душевного Фимы Эткинда попалась Вике на глаза скандальная газетёнка-шавка «Иси Пари» (что означает примерно «Говорит Париж»). Наш писатель прочёл пару номеров и обомлел – статейки короткие, всё понятно написано, поливают грязью всех подряд! Или, для разнообразия, мажут дерьмом. Это было так внове, интересно необыкновенно! А эти учёные и по-скучному воспитанные французы и не подозревают, что у них под боком пульсирует такой гейзер свободы слова!

Блестящий повод подчеркнуть свою независимость в глазах записных парижских ханжей и добропорядочных интеллектуалов, решил В.П. Выставить себя этаким сорванцом, ни в грош не ставившим мелкобуржуазные моральные устои.

Не столько он, по правде говоря, зачитывался этой газеткой, сколько начал трубить об этом во всех статьях и интервью. Будучи уверенным, что это не тривиально, что ли. Близкие ему французы открыто не возражали, шутливо осуждали, хотя многие и понимали, что это всего лишь бравада.