К сожалению, жизнь всё-таки разлучила эту пару, несмотря на общую дочь, очень похожую на отца. Но первая большая любовь, воспоминания о ней помогали обоим, особенно в непростые годы перед Второй мировой войной. В одну из последних встреч Игорь Северянин убедился, что даже в 50 лет его муза осталась красавицей. И русская поэзия благодарна ей за разбуженный в Северянине яркий потенциал стихотворца, одного из самых заметных лириков тех лет. Надо заметить, что этот творческий огонь поэт поддерживал очень активно, постоянно влюбляясь и меняя своих «королев». Его донжуанский список перевалил за двадцать имён… Похоже, однажды почувствовав благотворное влияние страсти на поэзию, он не изменял этому «убеждению» до конца своей недолгой жизни. Не знаю, передал ли он свой творческий запал детям, число коих
Но вернёмся к этапам творчества поэта.
Одним из первых поддержал Игоря Северянина поэт Константин Фофанов и немало дал ему как литературный учитель. А в 1909 году его стихи услышал от очередного гостя Лев Толстой и был буквально возмущён одним из них, где женщина, по мнению классика, выглядела почти вульгарно. Это было одно из иронических стихотворений, которое великий прозаик принял, по-видимому, всерьёз. Это неожиданное событие мгновенно сработало на известность поэта. «С легкой руки Толстого… меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них… участие», – вспоминал Игорь Васильевич.
Словом, Северянин вошел не только в литературу, но и в моду. Его открыто поддержали и Валерий Брюсов, и Федор Сологуб, написавший в 1913 году предисловие к его сборнику «Громокипящий кубок», где было немало похвальных слов в адрес автора. А после пригласил новую литературную звезду в турне по России.
Северянин был действительно неповторимым поэтом в созданной им галактике – со своим языком, свободными ритмами, игрой слов, приобретающих под его пером как минимум новый окрас.
И даже перекличка с самим Державиным («…Я царь – я раб – я червь – я бог!») не перевешивает оригинальности самого Северянина.
Но и этого, казалось, было мало Игорю Васильевичу. На волне известности и тесного общения с литературными мэтрами он создаёт своё направление в поэзии – эгофутуризм, где главное место отдаётся душе, но без отрицания опыта русской поэзии. По поводу эгофутуризма от души позднее иронизировал Корней Чуковский на примере стихов Северянина: «Гордец, ты любил уверять, что у тебя, в твоей родной Арлекинии, есть свой придворный гарем:
И странно: тебе это шло, тебе это было к лицу, как будто ты и вправду инкогнито-принц…» Чуковский же назвал поэта «львом сезона».
И действительно, дело вовсе не в каком-то новом литературном течении, которое, кстати, оказалось недолговечным. Талант Северянина опрокидывал рамки любых условностей, и волна истинного чувства и мысли сметала всё на своём пути.