Как уже отмечалось, Игорь Васильевич почти сразу после революции поселился в Эстонии, бывшей тогда ещё частью России. Однако уже вскоре Эстония отделилась, и Северянин оказался за границей. И хотя принимал активное участие в литературных мероприятиях на родине, ощущение потери самого дорогого никогда не оставляло его. Вот о чём он мечтал тогда с матерью, Натальей Степановной:
Игорь Северянин спешил жить и делал это ярко и плодотворно. Он умер в оккупированном фашистами Таллине зимой 1941 года в возрасте 54 лет и похоронен там на православном Александро-Невском кладбище.
«Так ещё не писали…»
(И. Бунин)
Предзимняя пора богата на поэтов… Вот и я невольно начала с поэтической интонации. И действительно, одно за другим следуют блистательные имена, чьи дни рождения приходятся на это время: Сергей Есенин, Марина Цветаева, Андрей Белый, Иван Бунин, для которого осень стала не случайной в судьбе (10 октября 1870 года он появился на свет в Воронеже, а 8 ноября в возрасте 83 лет умер в Париже). И хотя многие читали его стихи, всё же большинство считает Бунина прежде всего прозаиком. Конечно, такие произведения, как повесть «Деревня», сразу же высоко оценённая Максимом Горьким, рассказы «Сны Чанга», «Митина любовь», великолепный цикл «Тёмные аллеи», и не только, сделали по-настоящему знаменитым Бунина, сыграли свою роль в присуждении ему Нобелевской премии. Но и не будем забывать, что всё это – проза поэта. Вот почему она очаровывает нас, пленяет чуть слышной мелодией, удивляет и радует ярким, точным и щемящим, как в поэзии, языком. И, кстати, сам Бунин говорил: «…я главным образом поэт». Более того, переживал из-за того, что проза его вытесняет столь дорогую для души поэзию, – естественно, в глазах читателей. Когда один поэт, будучи в эмиграции, высказался: «Мы вас любим не за стихи», Бунин тут же сдал сдачу: «Я вас тоже люблю не за стихи». И впрямь, для такого отношения к своей поэзии у него были основания.
Стремление к возвышенному, чистому и прекрасному владело его душой с юности. «Я… часами простаивал, глядя на ту дивную, переходящую в лиловое, синеву неба, которая сквозит в жаркий день против солнца в верхушках деревьев, как бы купающихся в этой синеве, – и навсегда проникся глубочайшим чувством истинно божественного смысла и значения земных и небесных красок». А двадцатилетним юношей пишет любимой девушке Варе Пащенко: «…Нет, ей-богу, буду, должно быть, человеком. Только кажется мне, что для этого надо не «место» сохранять, а, как весталка, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с малолетства для другой, более идеалистической, жизни».