Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов

И, конечно, невозможно было для него обойти тему одиночества. Как показывает жизнь, гений чаще всего одинок в душе своей, а Бунин ещё и был оторван на многие годы от любимой родины. И потеря любимой женщины усугубляла все остальные потери.

…Мне крикнуть хотелось вослед:
«Воротись, я сроднился с тобой!»
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила – и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить…
Хорошо бы собаку купить.

Известно, что Иван Алексеевич в повседневном общении не был человеком лёгким и сам это, конечно, сознавал. Но в России – что ни настоящий поэт, то драматическая судьба, мало способствующая мягкости характера. Зато и стихи порой – как скрижали на древних письменах, как отточенные гравюры:

Ранний, чуть видный рассвет,
Сердце шестнадцати лет.

Сада дремотная мгла

Липовым цветом тепла.
Тих и таинственен дом
С крайним заветным окном.

Штора в окне, а за ней

Солнце вселенной моей.

Поистине, трудно говорить о поэте, не приводя его стихов. Тем более, когда это стихи самого Бунина. Так что, слава Богу, современному читателю есть что взять с полки, кроме примитивного детектива, захлестнувшего прилавки и развалы, а начинающим поэтам есть у кого учиться. В том числе глубокой и нежной любви к своей родине.

Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом чёрных хат…

Так сын, спокойный и нахальный,

Стыдится матери своей —
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни вёрст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.

Иван Алексеевич был настолько русским человеком, что Андре Жид, посетивший его во Франции, вспоминал: «Мне казалось почти невероятным видеть из окон вашей виллы в Грассе пейзаж французского юга, а не русскую степь, туман, снег и белые берёзовые рощи…» Ну, что тут скажешь? Как говорил незабвенный Николай Рубцов, «даже нечего крыть». Вот насколько пленяющим было творчество Ивана Алексеевича. И в то же время Бунину удалось постичь, по его же словам, – «тоску всех стран и всех времён». Поэтому присуждение истинно русскому писателю престижной Нобелевской премии вполне заслуженно и закономерно, хотя Россия в лице больших начальников не скоро признала огромный талант своего соотечественника. А когда всё-таки начались переговоры о возвращении Бунина на родину, раскалённая обстановка в Европе и последующая за тем Вторая мировая помешали поставить точку в этом вопросе. А после войны – и возраст был уже немолодой, и приглашения не столь искренни, и вести из России не слишком обнадёживали…

Но во всех обстоятельствах Иван Алексеевич помнил своё кредо и был верен ему: «Бог всякому из нас даёт вместе с жизнью тот или иной талант и возлагает на нас священный долг не зарывать его в землю. Зачем, почему? Мы этого не знаем. Но мы должны знать, что всё в этом непостижимом для нас мире непременно должно иметь какой-то смысл, какое-то высокое Божье намерение, направленное к тому, чтобы всё в этом мире «было хорошо». И вот как он сам же расшифровывал это:

«Кто и зачем обязал меня без отдыха нести бремя, тягостное, изнурительное, но неотвратимое, – непрестанно высказывать свои чувства, мысли, представления, и высказывать не просто, а с точностью, красотой, силой, которые должны очаровывать, восхищать, давать людям печаль или счастье?»

Нежной, глубокой любовью дышит каждое слово Бунина, когда он пишет о родине. Чувство языка, его точность и глубина становятся просто фантастическими, воскрешают к жизни любое явление. Давайте же хотя бы несколькими строками вспомним и прозу Ивана Алексеевича, в данном случае его «Деревню»:

«Мёртвая тишина стояла над землёй, мягко черневшей в звёздном свете. Блестели разноцветные узоры звёзд. Слабо белело шоссе, пропадая в сумраке. Вдали глухо, точно из-под земли, слышался всё возрастающий грохот. И вдруг вырвался наружу и загудел окрест: бело блистая цепью окон, освещённых электричеством, разметав, как летящая ведьма, дымные косы, ало озарённые из-под низу, нёсся вдали, пересекая шоссе, юго-восточный экспресс».

Бунин умер в ноябре 1953-го. И во все годы скитаний была рядом с ним его жена, мудрая и добрая Вера Николаевна Муромцева. А главными словами поэта перед кончиной были: «Конечно, я надеюсь, очень надеюсь, что меня будут когда-нибудь читать в России…»