Все наши скрытые таланты

Меня приводят в кабинет сестры Ассумпты – светлое просторное помещение, в котором принимают богатых родителей и бывших выпускниц, когда хотят получить пожертвование на ремонт крыши. Я никогда раньше не была в этом помещении, хотя, конечно, видела его лимонного цвета стены и супермягкий диван с обивкой – обычно, когда проходила мимо по дороге в гораздо менее шикарный кабинет мисс Харрис.

А теперь я нахожусь здесь и не знаю, что делать. Никаких же правил по этому случаю нет, правда? Стоять мне? Сесть? Если меня будут наказывать, то мой инстинкт подсказывает мне, что лучше стоять, но все смотрят на меня с такой озабоченностью, что колени у меня подкашиваются. Мои кости стали словно полупустые бутылки из-под шампуня, которые обычно бросают в душе.

– Итак, Мэйв, – говорит мисс Харрис, дотрагиваясь до моей руки и садясь на диван. – Присядь рядом со мной, возьми салфетку и просто подыши несколько секунд.

Я опускаюсь рядом с ней. Слезы до сих пор струятся по моим щекам. Боже милостивый. Что она обо мне подумает? Сквозь слезы я вижу, как она хмурится. Все это ее смущает. Наверное, у нее в кабинете есть список «чувствительных» девочек, и я очень сомневаюсь, что в нем присутствует мое имя.

Но я все равно беру бумажную салфетку и опустошаю в нее содержимое носа. Хватаю другую. И еще одну. Уголком глаза я вижу, как в кабинет, прихрамывая, входит сестра Ассумпта во всем своем великолепии.

Про сестру Ассумпту шутят, что ее держат в этом кабинете с отключенным телефоном, потому что это дешевле, чем отсылать ее в дом престарелых. Конечно, это не очень хорошая шутка, но ее сочинили задолго до того, как я поступила в школу Святой Бернадетты, и ее будут пересказывать, пока сестра Ассумпта не умрет. Что, похоже, она пока не планирует делать. Как представители любой человеческой цивилизации считают, что станут свидетелями Апокалипсиса, так и все девочки, каждый год поступающие в школу, убеждены, что они-то уж точно станут свидетелями ее кончины.

Сестра Ассумпта – крошечная женщина. Ей где-то между шестьюдесятью пятью и ста тремя годами, в зависимости от погоды. Зимой она кажется самым старым человеком на земле, облаченная в слои вязаных изделий и термоноски, которые прикрепляет к завязкам на руках.

В первый месяц нашего с Лили обучения здесь мы с ней во время обеденного перерыва как-то зашли в пустой класс. И пока мы там сидели, сестра Ассумпта неожиданно распахнула дверь с энергией, которую я с тех пор не видела ни у одной пожилой женщины, и указала на нас пальцем.

– Вы, обе. Пойдем со мной.

Мы были совсем новенькими и не понимали, вдруг мы нарушили какое-то школьное правило. И еще мы думали, что сестра Ассумпта обладает какой-то властью, что тоже было не так.

Мы проследовали за ней во двор, где под деревом был припаркован ее «Фольксваген-Жук» 1963 года небесно-голубого цвета.

– Она что, до сих пор водит? – прошептала Лили.

Я подавила смешок.

– А это вообще законно?

Когда она открыла дверцу, нам предоставилась возможность заглянуть внутрь, и мы быстро поняли, что этим чудесным маленьким «Жуком» давно не управляли. Окно было слегка опущено, а вся машина набита опавшими листьями, некоторые из которых были оранжевого цвета старой тыквы, а некоторые зеленые, как сигнал светофора. Машина определенно не покидала территорию школы много лет.

Сестра Ассумпта открыла багажник и показала на три старых полусгнивших картонных коробки.

– Занесите их внутрь, – сказала она кратко. – Поднимайте снизу, присев. Вы хорошие, сильные девочки. Вот так.

Мы проследовали за ней до школы и поставили коробки в помещении, которое позже стало кабинетом мисс Харрис, но тогда было просто большой кладовкой. Как только сестра отвернулась, я открыла коробку и вынула бархатную шкатулку для украшений. Всего таких шкатулок было штук двенадцать, может, больше. Я открыла ее и увидела целую кучу дешевой декоративной бижутерии. Пластиковые «жемчужины», стеклянные «бриллианты». Вещи, которые, возможно, по отдельности стоили немного, но вместе могли бы сойти за пару сотен евро.

Мы обсуждали этот случай месяцами. «Фольксваген-Жук», заполненный листьями, куча дешевых украшений, скрюченный палец. Ощущение, что мы были маленькой частью какого-то большого плана нашей директрисы, который, возможно, еще не закончился. Мы сочиняли об этом рассказы. Лили начинала с двух предложений, затем передавала бумажку мне, и я писала еще два предложения. Вскоре у нас получилась целая сага, эпический роман о бывшей монахине и бразильском графе. Каждый раз после этого, завидев сестру Ассумпту, мы начинали хихикать, но никому не говорили почему.

Когда же я увидела сестру Ассумпту сейчас, эту причудливую старушку, бывшую монахиню, с носками на руках и в темно-синей юбке до колен, то поняла, что дело серьезное.

Лили пропала. Целая жизнь воспоминаний, понятных только нам шуток и прозвищ – все это развеялось, как утренний туман, и винить следует только меня. Неужели мой расклад Таро в пятницу настолько рассердил ее, что она не захотела появляться в школе в понедельник? Неужели она и вправду сбежала из дома?