– Я просто подумал… мы должны сосредоточиться на поисках Лили. Пока что.
Я не могу сдержаться. Меня охватывают смущение и гнев. Чувства кипят внутри меня.
– Если ты так считаешь, Ро, то почему ты спросил, привлекаю я тебя или нет?
– Э-ээ… я…
– И почему, – против своей воли повышаю я голос, – почему ты пел мне песни со сцены о том, как мы должны скрываться вместе? О чем это вообще?
– Послушай, я тоже смущен, – говорит он в отчаянии. – Но… то, что ты показала мне – когда раскладывала карты… Я не могу этого забыть. «Секретный Санта», как вы с Лили кричали друг на друга, как ты включила кран и затопила ее вещи… Это было плохо, Мэйв.
– Извини, мне так жаль, Ро. Я даже не понимаю, как я могла…
Он поднимает руку.
– Я знаю. Все нормально. Фиона уже мне все уши прожужжала. Понятно, что ты не знала, что произойдет. Но каждый раз, как я думаю о тебе в этом деле, во мне просыпается такой гнев. И чувство вины.
Он мрачно смотрит на меня, как будто я какая-то игра, в которую он так мечтал сыграть.
– И когда мы объединились… как сейчас, я подумал… я подумал, что смогу забыть об этом.
– Но ты не можешь, – говорю я, и на моих глазах выступают слезы. – Ты не можешь забыть об этом.
– Ты настолько важна для меня. Важнее всех. Но я не могу… Я не могу встречаться с тобой и спокойно спать ночью. Зная, что моя сестра до сих пор… там, где сейчас.
– Ну да. Понимаю, – стараюсь спокойно отвечать я.
И я действительно понимаю. Точно так же, как мне нужно провести границу между мною и Фионой относительно магии, Ро нужно провести границу между собою и мною. Мне это не нравится. Но я понимаю.
– Ладно. Идем. Нужно еще найти тебе одежду.
34
В понедельник в новостях все только и говорят об инциденте в «Кипарисе». Несколько человек из клуба даже выступили по RTÉ, рассуждая о том, как дело дошло до насилия.
– Это было намеренное нападение на ЛГБТ-сообщество, – говорит одна драг-квин. – И нападение на нашу различность. «Дети Бригитты» специально выбирали молодых уязвимых детей в таком месте, которое те считали безопасным. Там, где те надеялись спокойно выразить свою гендерную ориентацию. Это нужно воспринимать очень серьезно, как преступление на почве ненависти.
– Понятно, – отвечает ведущий. – И в интересах освещения всех точек зрения мы выслушаем мнение представителя «Детей Бригитты», добровольной организации, которая занимается в основном благотворительностью…
– Это мероприятие и было благотворительностью, – прерывает его драг-квин. – И есть доказательства, что их финансируют те же американские организации, которые поддерживали движение против отмены Восьмой поправки. Эти люди – буквально враги прогресса.
– Мы вернемся после небольшого перерыва, – улыбается ведущий.
Мы с Фионой и Ро внимательно смотрим телевизор в доме Фионы. Хосе бегает туда-сюда, размахивая сломанным игрушечным телефоном и неодобрительно крича.
– Это что, правда? – спрашиваю я. – Насчет финансирования?
Фиона кивает.
– На веб-сайте «Айриш Таймс» вышла публикация об этом. О том, что целая группа богатых белых американцев ирландского происхождения желает видеть Ирландию «чистой и священной». Идеальным образом родины и всякое такое.
– Ого. По крайней мере, об этом прямо заявили.
– В небольшой публикации, заметь, – возражает Ро. – И только в онлайн-версии. В целом же отношение прессы такое, типа: «Эти надоедливые трансвеститы никак не могут успокоиться».
Я молчу, мысленно пристыжая себя за то, что оба моих друга читают «Айриш Таймс», а я нет. Я печатаю на телефоне «ЧИТАТЬ ГАЗЕТЫ» в качестве напоминания себе.
– Смотрите, снова началось, – говорит Фиона, показывая на экран.
Никто не удивляется, когда представителем «Детей Бригитты» оказывается Аарон. Когда программа возобновляется после рекламного перерыва, он сидит на диване, снова в костюме.
– Ненавижу его за то, что он такой симпатичный в телевизоре, – говорит Фиона, швыряя «дорито» в экран.
И это правда. Он весь словно сияет, растянув до ушей улыбку с белоснежными зубами, и уверяет всех, что выступить в программе для него – «истинное удовольствие». Драг-квин в розовом парике и в платье с блестками мечет взглядом гром и молнии.
– Думаю, нам следует обеспокоиться о том, насколько в настоящее время сексуализированы подростки, – начинает он. – Зачем двенадцатилетнему ребенку вообще думать о каких-то «гендерных вопросах»? Или о своей сексуальности? Неужели настолько наивно полагать, что лучше было бы предоставить им еще несколько лет беззаботного детства?
– Возможно, – говорит ведущий отстраненным тоном.
– Когда мне было двенадцать, я только и делал, что гонял на велике и играл в «Нинтендо-64».
– О, я обожал «Нинтендо-64», – улыбается ведущий, и оба погружаются в ностальгические воспоминания о своем детстве.
– Дело не в сексе и не в «Нинтендо», – вмешивается сбитая с толку драг-квин. – Дело в том, чтобы позволить детям быть такими, какие они есть, без страха и без насилия.
– Об этом я и говорю, – улыбается Аарон. – Именно об этом. Пусть дети будут детьми. Без навязывания им сексуальности.
– Да, приходится признать, что вопрос этот довольно сложный, – говорит ведущий.