Все наши вчера

Это необходимо было прекратить. Рыдания, сотрясавшие мое тело, прекратились, и мир вокруг сделался очень тихим и недвижным. Финн мертв, и я должна покончить с этим всем раз и навсегда.

Я посмотрела на Джеймса, на моего дорогого Джеймса. Все прочее в комнате – сумасшедший с пистолетом, плачущая девочка, мертвый окровавленный мальчик – поблекло. Остались только мы с Джеймсом.

Прости меня, Господи, подумала я и погладила Джеймса по щеке. Я так его люблю! Но этого недостаточно.

– Джеймс, – сказала я, наконец-то успокоившись. – Ты убил своего брата.

Его лицо не изменилось – непонимание не позволило.

– Что?

– Заткнись, сука! – взвыл доктор.

– Джордж Мишлер не был убийцей, – сказала я. – Рихтер сфабриковал обвинение против него. На самом деле в Ната стрелял человек по имени Эван Таминес. Это был солдат, прикомандированный к «Кассандре», и ты послал его в прошлое, чтобы убить Ната.

– Почему? – в ужасе спросил Джеймс. – Почему я это сделал?

– Нат стал создавать проблемы, – сказала я. – Однажды ночью, когда тебя заело чувство вины, ты рассказал мне об этом. Нат пытался добиться ликвидации «Кассандры», потому что опасался её использования в корыстных целях, а ты не мог этого допустить.

– Но… – Джеймс замотал головой, словно пытался не впустить мои слова. – Но я же только хотел спасти его…

– Ты его спас, – сказала я. – Это было одним из первых дел, для которых ты применил «Кассандру», но, когда он стал мешать, ты снова убил его. Ты спасал и убивал его снова и снова.

Неверие на лице Джеймса сменилось ужасом. Он знал, что на фотографии, которую показал ему Рихтер, что-то было не так. Он только что видел, как он-будущий хладнокровно убил его лучшего друга. И он знал, как неистово его душа стремится к тому, чтобы с помощью времени улучшить мир. В глубине души он понимал, что я говорю правду.

Доктор тоже это увидел и перенес свой гнев на Марину. Он выкрутил ей еще два пальца, почти ломая кости – он не мог придумать лучшей мести мне, чем ее крик.

– Не надо! – крикнул Джеймс. Он поднял взгляд на себя-старшего. Впервые я увидела, что он понял, насколько далеко зайдет, каким чудовищем он станет.

– Мне очень жаль, – сказал доктор, – но однажды ты поймешь.

А потом я увидела, как взгляд Джеймса изменился. Я увидела тот момент, когда он решил изменить будущее – немедленно, здесь и сейчас.

– Ошибаешься, – сказал он.

Джеймс бросился на доктора, и они, сцепившись, вместе рухнули на пол – одинаковые извивающиеся тела. Я подползла к Марине и начала отвязывать ее трясущимися руками.

– Все будет хорошо, – сказала я ей, хотя и знала, что это неправда. – Все обязательно будет хорошо. Только закрой глаза, ладно? Пожалуйста.

Марина крепко зажмурилась; по лицу ее текли слезы.

– Что происходит?

– Все будет в порядке. – Я взглянула на мертвого мальчика на соседнем стуле. Его тело теперь было всего лишь опустевшей оболочкой.

Один из Джеймсов – я не могла сказать, который, – взвыл от ярости. Второй закричал от боли; глухие удары отдавались у меня в ушах, пока я воевала с веревками, которыми была связана Марина. Так или иначе, но скоро это все закончится.

Что-то грохнуло, и один из них встал. Поднялся Джеймс-младший, а доктор остался лежать, оглушенный, у его ног; его разбитая об паркет голова кровоточила. Джеймс оставил его лежать и посмотрел на меня; взгляд покрасневших глаз был исполнен решимости.

Он поднял пистолет, отобранный у себя-старшего.

– Нет!!! – хором заорали мы с доктором.

– Прости, пожалуйста, Эм, – сказал Джеймс и улыбнулся дрожащей улыбкой. – Я только хотел сделать все лучше.

– Джеймс! – выкрикнула Марина.

– Я люблю тебя, Марина, – сказал Джеймс. – Ты всегда была моим самым лучшим другом.

Он повернул пистолет, направил дуло себе в лицо и поднес его ко рту. Мы с доктором одновременно поняли, что он задумал. Я закричала, а доктор бросился на него в последней отчаянной попытке спасти собственную жизнь. Но было поздно. Доктор врезался в Джеймса в тот самый миг, когда тот нажал на спусковой крючок.

Джеймс рухнул замертво. Я подползла к нему. Он был еще жив. Присутствие доктора, упавшего на пол в безмолвном ужасе, доказывало это. Доктор не остановил Джеймса, но сумел достаточно развернуть пистолет, так, что пуля не задела жизненно важную часть мозга. Выстрел раздробил скулу, но глаза Джеймса все еще были открыты. Доктор добился лишь одного – сделал смерть Джеймса более долгой и мучительной, и тот факт, что ему самому предстояло заплатить за это жизнью, ни капли меня не утешал.

Я взяла руку Джеймса и прижала к своей щеке; мои слезы падали ему на лицо.

– Я тоже тебя люблю. Ты – хороший человек.

Он так и продолжал смотреть мне в глаза, и, может, я лишь внушила это себе, но мне показалось, что я вижу в них покой. Потом глаза его медленно закрылись. Меня охватил ужас: сейчас я развеюсь, как Финн. Мне никогда не хотелось умереть. Я боюсь, что куда бы я ни попала, там не будет ничего, кроме черноты и одиночества. Я цеплялась за мысль о том, что, быть может, там меня ждет Финн.