Все не так

– Да нет, Паша, там таблеток столько, что не перепутаешь. Можно вместо одной выпить две, но не двадцать же. Следователь сегодня начал допрашивать всех членов семьи по очереди. Вчера они с самого утра потянулись к покойному поздравлять с днем рождения и дарить подарки. Все приходили, кроме племянницы, которую ты увез на тренировку. Приходили в разное время, кто в начале девятого, кто в девять, кто в десять. Причем, кроме членов семьи, никто больше в квартиру не заходил. Потом Владимиру Олеговичу стало плохо, жена вызвала «Скорую», его увезли, но, к сожалению, не довезли, он скончался по дороге в больницу. Однако врачи, пока еще пытались его откачать, что-то такое почуяли и звякнули в прокуратуру и нам. Следователь тут же сделал стойку, видать, настроение у него было хорошее, боевое, дело возбудил и помчался на квартиру к покойному с обыском. И что ты думаешь? В комнате чашка стоит, огромная такая, керамическая, в ней – остатки чая. В мусорном ведре – пустая конволюта от сердечного препарата. Эксперт эту конволюту – хвать! И тут же порошочком обработал. Ни одного следа. Ни единого. Все стерто. Вот и скажи мне, может человек регулярно доставать из конволюты таблетки и не оставить на ней ни одного следа? Не может. Да и зачем человеку, имеющему совершенно здоровое сердце, принимать эти таблетки? Бред же, согласись. Да еще двадцать штук. Кстати, таблетки принадлежат матери покойного, ей врач их уже много лет прописывает.

– Может, это не ее таблетки, а просто такие же? – предположил я, с трудом переваривая услышанное.

– Да нет, Паша, не такие же, а именно что ее. Из квартиры Владимира Олеговича следователь поскакал к его брату и задал вопрос в лоб: мол, откуда у покойного препарат. И матушка его сначала сразу сказала, что принимает такой же, а потом пошла к себе в комнату, чтобы принести свое лекарство и показать следаку. Возвращается и говорит: было три упаковки, а осталось только две, одна куда-то подевалась. Вот и считай. Стянул кто-то у бабушки таблетки и Владимиру Олеговичу в чай сыпанул. Чашку с остатками чая следователь с места происшествия изъял, эксперты быстренько посмотрели – все точно, таблетки там растворены. Это я все к тому тебе рассказываю, что завтра с утра тебя следователь вызовет, и если тебе есть что мне сказать, ты скажи лучше прямо сейчас. Время дорого. Я бы до завтра что-нибудь успел. Вот ведь гнилое дело! Вся семья под подозрением, все к покойному приходили, и каждый имел возможность его отравить. Хорошо хоть тебя и девочки не было, все-таки на два человека меньше. Ну и Музу Станиславовну вычеркиваем.

– Почему? – заинтересовался я. – Ее что, дома не было?

– Была, была. Только если она причастна, то чашку давно бы вымыла, а мусор из ведра выбросила. Не дура же она клиническая, чтобы следователя с обыском ждать. Бабку, пожалуй, я бы тоже исключил, это совсем надо мозгов не иметь, чтобы травить человека собственным лекарством. Сам же первым под подозрение попадешь. И потом, родной сын все-таки. Но все равно остается много народу: брат с женой, сестра с дочерью, да еще родственница эта, у которой маленький мальчик. Вот морока-то следователю! Не позавидуешь. Так как, Паша, скажешь мне что-нибудь интересное?

Я пожал плечами. Сказать мне было нечего. Я был уверен, что если кто-то и хотел убить Володю, то это могла быть только Лена. Он так и не бросил свою неказистую жену, не женился на Лене, хотя, наверное, обещал. И она его возненавидела. Никаких иных соображений в моей голове не появилось.

– А зачем я следователю нужен? Меня ведь там не было, я к Володе не приходил.

– Вот именно поэтому и нужен. Ты и Дана совершенно точно не причастны. Но Дана – член семьи и вообще еще маленькая, мало чего понимает, а ты – человек со стороны. Ты мог видеть много интересного, такого, о чем сами Руденко не расскажут. Так что ты с завтрашнего дня для следователя наиглавнейший свидетель, знающий ситуацию изнутри и при этом ни в чем не заинтересованный.

Так и получилось, что я почти каждый день, как на работу, стал приходить в кабинет Галины Сергеевны Парфенюк. Мы вели долгие разговоры, но толку от них никакого не было. Она записывала, что-то рисовала, что-то обдумывала, придумывала вопросы, на которые я добросовестно отвечал, но, судя по всему, не продвинулась ни на шаг.

* * *

Прошло два месяца. Следователь давно перестала меня вызывать, и дело, как мне казалось, полностью заглохло. Я продолжал заниматься с Даной и чувствовал, что в клане Руденко что-то происходит. В квартире висело нечто тяжелое, давящее, мешающее дышать. Все сидели по своим комнатам, никто лишний раз по коридору не пройдет. Оказываясь в столовой, они быстро ели и разбегались по своим углам – никаких долгих совместных посиделок с чашечкой чаю, как бывало прежде. И мне даже показалось, что каждый из них старался прийти поесть тогда, когда в столовой никого больше не было.

Но однажды мне позвонила Муза Станиславовна.

– Павел, вы сейчас у Даны?

– Да.

– Вы не могли бы потом зайти ко мне?

– Конечно, зайду.