Все небеса Земли

Мигель отступил, зажимая рану правой рукой. Кажется, ничего страшного, хотя и кровит обильно. Главное – рука держит шпагу. А вот рука Тадеуша – нет.

– Курва… забилеш мне… – Тадеуш окончательно перешёл на польский.

Шпага выпала из его руки, глухо звякнула о пластмонолит. Левой рукой он схватился за горло. Между пальцев ручьями хлынула алая кровь. Тадеуш зашатался. Его красивое лицо стремительно бледнело.

Оба секунданта замерли, словно в стоп-кадре.

– Какого хрена?! – Мигель отбросил шпагу, кинулся к Домбровскому. – «Скорую», быстро!

Врач на дуэлях обычно не присутствовал. По трём причинам.

Первая. Дуэли не имели официального статуса, хотя формально и не были запрещены. На участие в них власти смотрели в известной степени сквозь пальцы. Считалось, что молодёжи (в первую очередь, конечно, юношам, хотя бывали случаи, когда на дуэльную арену выходили и девушки) полезно драться до крови, защищая свою честь (дуэли между взрослыми людьми, каковыми на Марсе считались все, достигшие тридцати земных лет, были крайне редки). Вырабатывает мужество и чувство этой самой чести. И вообще способствует взрослению.

При этом завзятых дуэлянтов, бретёров, возомнивших себя молодыми д’Артаньянами и норовящих ввязаться в дуэль по любому, самому ничтожному поводу, власти недвусмысленно предупреждали умерить пыл. Если не помогало, могли серьёзно осложнить жизнь или даже лишить свободы. Особенно в случае смерти одного из дуэлянтов. Тюрем, как таковых, в Марсианской Республике не было, но провести несколько лет на рениитовых шахтах (двенадцатичасовой рабочий день, один выходной в неделю, отсутствие нормального гравитационного режима и полной радиационной защиты, только девять процентов заработка на личный счёт и другие «прелести») никому не улыбалось, а посему предупреждения обычно хватало.

Присутствие же врача как бы придавало дуэли официальности. Со всеми вытекающими. Лицемерие? Да. В какой-то мере. Но факт оставался фактом.

Вторая. Драться, имея врача на площадке, считалось не то чтобы совсем позорным, но… нежелательным. Из-за репутационных потерь. Кто приглашал на площадку врача, словно заранее расписывался в своей чрезмерной осторожности. Если ты такой осторожный, сиди дома или тихо ходи на работу и не лезь туда, где решают свои непростые вопросы настоящие мужчины. Полная глупость и мальчишество, но, опять же, факт оставался фактом.

И, наконец, дуэли не проводились там, где до ближайшего врача с реанимационным «саркофагом» было далеко. Максимум десять минут на глайдере или краулере.

Тем не менее Тадеуша спасли чудом. Оказалось, что у поляка нестандартная реакция на резкую потерю крови, а шпага Мигеля перерезала сонную артерию. В результате мозг отключился гораздо раньше обычного, и Тадеуш не успел задействовать внутренние защитные резервы организма. Простительно для обычного колониста, но непростительно для спортсмена и тем более дуэлянта. Если у тебя нестандартная реакция, какого хрена ты выходишь драться на шпагах? Жить надоело?

Примерно эти аргументы (в числе прочих) Мигель собирался использовать в разговоре с отцом, который случился тем же вечером. Но не успел.

– Ты давал слово, – сказал отец.

Дело было в его шикарном рабочем кабинете – на последнем этаже Штаба ВСМ – Вооружённых Сил Марса, которыми и командовал генерал-полковник Сухов Александр Васильевич. Тёзка по имени-отчеству Суворова, он и напоминал обликом легендарного русского полководца – такой же невысокий, сухой и носатый, с пронзительным взглядом льдисто-голубых глаз. Мигель пошёл больше в мать – высокую красавицу-испанку Кармелиту Франсиску Леаль, обладательницу гривы чёрных густых волос и синих, будто небо Кастилии, сводящих с ума глаз.

Впрочем, разрез глаз Мигель взял у отца. Как и его нос, высокий лоб и природную ловкость.

К себе в штаб генерал-полковник Александр Васильевич Сухов и вызвал сына, как только узнал о происшедшем. Мигель не слишком любил сюда приходить, чувствовал себя не в своей тарелке в этих стенах, насквозь пропитавшихся армейским духом, и отец это знал. Может быть, поэтому и вызвал.

– Я помню, – ответил Мигель. – У меня не было выхода, поверь.

– Ты дал слово, – повторил отец. – И не сдержал его.

– Он тяжело оскорбил женщину, которую я люблю. Прилюдно. Как я мог стерпеть? Ты сам меня учил…

– Это какую женщину, – перебил отец. – Сандру, что ли?

В его голосе Мигель уловил оттенок пренебрежения. Или ему показалось, что уловил. Но этого было достаточно.

– Да, Сандру, – сказал он с вызовом. – Ты что-то имеешь против, отец?

Обычно он говорил «папа». «Отец» значило, что Мигель разозлён и не собирается уступать в конфликте.

– А ты как думаешь? – отец принял вызов. – Раньше мы об этом не говорили, я думал, ты накувыркаешься, перебесишься и вернёшься в ум. Повзрослеешь, в конце концов! Но теперь, вижу, ситуация выходит из-под контроля.

– Из-под чьего контроля, отец? – Мигель очень старался не повышать голос.

Молчание, повисшее в кабинете, казалось, можно было пощупать руками. И с испугом их отдёрнуть.