О том, что на Земле научились создавать биороботов – точную копию человеческого тела и «вселять» в него или человеческое же сознание, или ИИ, Мигель и Конвей знали. Случилось это уже после Большого Исхода, хотя работы велись и раньше. И, конечно же, сей факт не доставил колонистам радости и ещё больше укрепил их во мнении, что Большой Исход был верным решением. Особенно когда выяснилось, что тела эти не способны к длительному существованию и начинают разлагаться буквально на ходу через два года эксплуатации. Максимум. И что остановить этот процесс невозможно никакими ухищрениями и достижениями науки. Уже тогда, сто с лишним лет назад, незадолго до окончательного разрыва общения с Землёй, некоторые представители духовенства (большей частью христианского) прямо заявляли, что всё это – явное и недвусмысленное свидетельство Божьего промысла и существования, а также доказательство того, что развитие цивилизации на Земле в том виде, который мы наблюдаем сейчас, ни к чему доброму не приведёт. Поскольку нельзя просто так взять и извратить образ Божий, коим, несомненно, является человек, создать на него карикатуру и остаться безнаказанным. Мало нам всем Ошибки 2064? Дайте срок, будут и другие. Возможно, ещё и пострашнее той. Так что возблагодарим Бога, братья и сёстры, за то, что позволил нам отыскать приют за пределами погрязшей во всех смертных грехах Земли, и горячо помолимся за тех, кто там остался, дабы… Ну, и так далее в том же духе.
Вслед за духовенством выступили философы (как религиозные, так и агностики), которые высказали фактически то же самое, только другими словами.
Клир и философов поддержали учёные, политики, литераторы, художники и общественные деятели. Поскольку создание на Земле совместными усилиями ИИ и людей биороботов, тела которых не выдерживали и трёх лет эксплуатации, прекрасно укладывалось в общую концепцию неприятия колонистами идей трансгуманизма и технологической сингулярности.
– Так вы что же, научились значительно продлевать таким телам жизнь? – спросил Мигель.
– Увы, ненамного, – ответила Нэйтелла. – Было два – стало два с половиной. Изредка три. Вот и весь прогресс. Но это новенькое, только что изготовленное тело, можете не сомневаться.
– Осетрина первой свежести, – сказал Конвей.
Ирина и Марина засмеялись.
– Шутка, – сказала Нэйтелла. – Михаил Булгаков. Понимаю.
Глайдер плавно взмыл в воздух, поднялся метров на пятьсот и завис, медленно вращаясь вокруг своей оси. Светило весеннее солнце. По голубому небу бежали пухлые белые облака, подгоняемые весёлым свежим ветром. Внизу раскинулся Новый Иркутск – нагромождение улиц, кварталов, отдельных зданий, площадей, скверов, парков, мостов, эстакад по обоим берегам Ангары. Отсюда, с высоты, он казался прекрасным творением рук человеческих, жить в котором – счастье. Но те, кто сидел в кабине глайдера, прекрасно знали, что этот город давным-давно лишь внешне напоминает прежние города Земли, и те, кто в нём живёт сейчас… Счастливы ли они? С точки зрения Мигеля и Конвея – безусловно, нет. С точки зрения Ирины и Марины, вероятно, тоже (иначе с чего бы им жить в таёжной деревне новых старообрядцев?). А вот ИИ по имени Нэйтелла наверняка считала иначе.
– Ну что, – осведомилась она жизнерадостно. – Куда отправимся для начала? Напомню вчерашнее предложение. Можем посетить энергетическое сердце Нового Иркутска – термоядерную электростанцию последнего поколения. Персонал – семь человек, восемнадцать роботов, среди которых три андроида, и один ИИ без тела. Мощность…
– Термоядерных электростанций у нас и дома хватает, – перебил Конвей. – Сами мы люди, с нами две прекрасные землянки, с ИИ общаемся прямо сейчас, и андроид тоже присутствует.
– Среди нас дамы, – напомнил Мигель. – Предоставим им выбор.
– Сексизм детектед! – сказала Нэйтелла. – Шутка.
– Ничего, – сказал Мигель. – Мы люди старорежимные, патриархальные, нам можно. Что с межпланетной связью, кстати? Я так понимаю, ИИ не спят?