Все нечестные святые

На мгновение Беатрис вздохнула с облегчением, а потом принялась быстро развязывать шнурок на запястье Даниэля. Кузен исцелился от своей тьмы, а она – нет. То есть существует вероятность вмешательства в ее второе чудо. Да, благодаря Даниэлю она теперь знает, что в чудеса можно вмешиваться, и всё же он сейчас не в том состоянии, чтобы ей помогать.

– Дай ему воды, – обратилась Беатрис к Марисите, хоть и понятия не имела, далеко та или близко. – Не приближайся ко мне!

– Что мне делать? – крикнула Марисита.

– Не разговаривай со мной!

Вытянув вперед руки, Беатрис зашагала прочь. Высоко над ней хлопала крыльями лечуза. Больше не осталось чудес, способных приманить ее поближе. К тому же Беатрис полагала, что ее тьму нужно победить как-то по-другому, ведь происходящее с ней – урок, а не страшное наказание. Она спросила себя, чему успела научиться и что ей еще нужно постичь, потом воспарила мыслями вверх, вне своего тела, в темную бездну, раскинувшуюся у нее перед глазами, и представила, что смотрит оттуда на пилигримов.

С высоты она попыталась определить, как именно пилигримы справились со своей тьмой. Она размышляла о том, как общая тьма семьи Сория не позволяла им помогать другим, потому что они слишком боялись потерять самих себя, боялись беспристрастно заглянуть в глаза своим страхам, боялись признать, что копившуюся в них тьму тоже нужно искоренить. И чем дольше они отказывались бороться с собой, тем больше пилигримов следовало их примеру, опуская руки до тех пор, пока не случилось самое страшное: мужья и жены стали отдаляться друг от друга, а родные начали ссориться между собой, и всё становилось всё хуже и хуже.

Однако загадка, которую должна была решить Беатрис, состояла не в этом, ибо Беатрис нарушила запрет в тот миг, когда предложила Марисите дать интервью. Следовательно, ее тьма заключается в чем-то другом. И сейчас Беатрис впервые осознала, как трудно быть пилигримом – к этому же пониманию пришел Даниэль двумя днями ранее, – осознала, что каждый начинающий святой должен через это пройти. Порой очень легко определить, что собой представляет тьма, если смотришь на нее со стороны, но если ты заглядываешь в собственную душу, то свою тьму зачастую трудно увидеть «во всей красе».

Копаться в себе можно бесконечно.

Что-то коснулось вытянутых рук Беатрис. Девушка отпрянула, но ощущение касания не исчезло, и она сообразила, что кто-то держит ее за руки. Она попыталась вырваться, но ее держали крепко.

– Беатрис, – сказал Пит.

– Ты же ушел, – пробормотала она.

– Ушел.

Во всяком случае, Пит попытался уйти: добрел до шоссе и убедил какого-то дальнобойщика подбросить его до Оклахомы. Однако подумав о том, что придется покинуть пустыню, Пит понял, что не переживет разлуки. Сегодня ночью ему уже один раз разбили сердце, и он опасался, что не переживет второго удара. Вообще-то, когда его сердце разбилось, от смерти его спасла только любовь. Любовь умеет закупоривать отверстия в сердце, даже если сама пробивает новые. Но Пит знал, что вся любовь мира не спасет его от гибели, если он покинет пустыню сразу после расставания с Беатрис, поэтому попросил дальнобойщика остановить машину и вышел. Пустыню так тронул его поступок, что она вызвала ветер, поднявший в воздух песок с пылью, и этот любовный бриз подхватил Пита и понес над зарослями кустарника и заборами, через русло пересохшей речушки, так что временами парень летел кувырком – и так до тех пор, пока он не примчался прямо к Беатрис.

Увидев ее, Пит сразу понял, что должен сделать.

– Тебе нельзя здесь находиться, – воскликнула Беатрис. – Моя тьма перейдет и на тебя.

– Знаю, – прошептал Пит. – Уже перешла.

– Что?

Ужас накрыл Беатрис холодной волной, а Пит только крепче стиснул ее пальцы.

– Не отпускай мои руки, – попросил он. – Я ничего не вижу.

Вера – забавная вещь, и Беатрис, исполнявшая обязанности святой лишь по необходимости, никогда до конца не верила. Но сейчас Пит полностью на нее положился, поверив, что она сумеет исцелиться, чтобы исцелить и его тоже.

– Откуда ты знаешь, что у меня получится? – спросила она.

– Полагаю, я этого не знаю, – признался Пит. – Я не знаю, что будет дальше.

Не знаю, что я буду делать без грузовика. Не знаю, смогу ли еще когда-нибудь видеть. Знаю только одно: я хочу быть с тобой.

Беатрис припомнила массу доводов, на которых она до сих пор строила невозможность своих отношений с Питом: ведь он такой добрый и мягкосердечный молодой человек, а она – бесчувственная девушка.

А вышло, что чувства у нее всё-таки есть.

– Я была расстроена, – признала она.

– Знаю, – ответил Пит.

– Я огорчалась всякий раз, когда ты об этом говорил.

– Знаю.

– Я не показываю свои чувства, как другие люди.

– Это я тоже знаю.

Беатрис поколебалась. Было так странно говорить об этом вслух, но она решила, что должна это сделать.

– Но это не значит, что у меня нет чувств. Думаю… думаю, у меня их много.

Пит ее обнял. Он весь был покрыт пылью, которой его запорошила пустыня, но для Беатрис это не имело значения.

– Я знаю, что у меня много чувств, – сказала она.