В порыве откровенности, пытаясь спасти остатки наших отношений и восстановить былую близость, она поделилась со мной некоторыми своими новыми приключениями. На время меня это завело: я стал требовать все новых подробностей, даже провоцировал ее на новые похождения — чтобы потом она рассказала мне все в мельчайших деталях. Деталей становилось все больше, и они становились все более пугающими. Соблазнение несовершеннолетних девочек. Это то, что нравилось моим друзьям. Меня поразило, что, оказывается, огромное число женщин считает насилие над собой не только приемлемым, но и возбуждающим. Наружу вышло слишком много секретов. Дружбе пришел конец. А на горизонте снова возник Рекс.
Я съехал.
Взяв детей, по которым невероятно скучал, отправился в длительную поездку по США. Это сблизило нас с детьми — мы снова стали одним целым, к моему облегчению. Чувствуя себя снова самим собой, вернувшись, я снял небольшую квартиру в Фулхеме — Ноттинг Хилл тогда как раз превратился в фешенебельный пригород. Повидавшись с Дженни, я сделал вывод о том, что все действительно кончено. Мне не понравилось то, что она с собой сделала: она теперь была платиновой блондинкой, а у ее карих глаз было странное, ошеломленное выражение — точнее, у них не было никакого выражения, она как будто просто отражала все вокруг, подобно зеркалу. Она утратила присущее ей чувство юмора, заводила все новые связи и знакомства — все еще в поисках лучшей жизни. Когда я забирал последние из своих вещей, она предприняла нерешительную попытку исправить положение: вдруг сказала, что хочет завести ребенка и вообще вернуться в нашу прежнюю уютную жизнь. Но даже в тот момент, когда она мне это говорила, я точно знал, что наверху, на том, что раньше было нашим супружеским ложем и где я, подобно Прусту, часто что-то писал, дрыхнет какой-то тип. Вместо того чтобы стать колыбелью новой жизни и новых историй, это место стало могилой нашей любви.
Я сказал, что она может и дальше оставаться в нашей квартире, только ей придется выплачивать ипотеку.
— Но я люблю тебя! — Она заплакала и попыталась довольно неуклюже напомнить мне о былых временах. — Я так люблю засыпать в твоих объятиях, ночью, когда ты рассказываешь мне интересную историю!
Мне стало грустно.
— Слишком поздно, Дженни.
Время этих историй миновало.
Выйдя от нее, я отправился к Уиндермиру и позвонил оттуда Чику и Рексу, но Чик был холоден. Он спросил, известно ли мне, что чуть не разрушил их отношения. Я принес тысячу извинений, сказал, что глубоко сожалею о том, что произошло. Рекс, тоже очень недовольный и высокомерный, положил трубку, услышав мой голос. Я видел их в Кендале несколько раз. И в Грасмере. Они делали вид, будто меня не замечают. Однажды я поймал взгляд Рекса, который он бросил через плечо — его фирменный хитрый взгляд. Возможно, он жалел, что мы сказали Чику правду. Это заставило меня похолодеть. Что, черт возьми, с ним такое?!
Конечно, я хотел бы вернуться к Хелен, но она нашла свое счастье с каким-то поваром-шотландцем, и у нее была лучшая работа, о которой она только могла мечтать, — с какой стати ей было все это менять?
Несмотря на то что откровения Дженни были призваны спасти нашу близость, я уже не мог общаться с некоторыми участниками ее похождений — я слишком много теперь знал о них. Некоторых я больше вообще не хотел знать, от иных мне хотелось дистанцироваться. Я не был готов снова общаться с Чарли Ратцем и Джонни Фаулером. Пит все еще не был найден — его считали погибшим во Франции. Я совсем потерял интерес к журналу, который теперь прекрасно функционировал без моего участия, купил дом рядом с Инглетоном, в Вест Йорке, где и поселился с Эммой МакЭван. Но она не смогла вынести бесконечные дожди и холод. Тогда я начал присматривать себе женщину из местных — чтобы она не слишком нуждалась в центральном отоплении.
Я отчаянно мечтал возродить нашу дружбу с Рексом — даже после того, как встретил Люсинду, которая и сегодня является самой большой любовью моей жизни.
Лу этого не понимала, она считала мою навязчивую идею странной — но ровно до того момента, как познакомилась с Рексом на литературном уик-энде Теда Хьюза, куда мы все были приглашены. Дочь Лу, подросток, очень любила книги Рекса, но она была слишком стеснительной, чтобы подойти и попросить автограф. Поэтому Лу, с ее светлыми, летящими за ней волосами и сверкающими голубыми глазами, подошла к столу, за которым он сидел, и просто сказала: «Ну, в общем, я знаю, что вы — старый друг Майка. А я — его новая жена, а вон там моя дочь, которая очень любит то, что вы пишете. Поэтому — могу я попросить об автографе для нее? И кстати — почему бы вам обоим не подойти и просто не пожать друг другу руки, а?»
Это была одна из ее многочисленных побед — мы так и сделали.
Позже, в баре, Рекс сказал мне, что Чик обвинил меня в коварном соблазнении. И мы хохотали над этим весь остаток того дня и весь следующий, пока не появился Чик, который, увидев нас, впал в неистовство. Но Люсинда, который пришлось встать на цыпочки, чтобы его обнять, сказала: