Мы бы никогда не поженились, даже если бы она неоднократно на это намекала. Безусловно, нам было весело вместе, и будь я проклят, если скажу, что секс не был удивительным, но дело было не в этом. Я был не тем, кого она хотела, определенно, плотник из Таоса не был ее мечтой. Даже если моя работа получала одну награду за другой, а моя компания, расположенная в Флагстаффе, вместе с шоу-румом на Манхэттене теперь приносила миллионы, я все равно оставался плотником. К тому же, мы едва видели друг друга, с ее еженедельными перелетами на частных самолетах в какие-нибудь экзотические места для позирования в фотосессиях, когда я летал от дома одного клиента к другому, чтобы оценить их пожелания на то, что я должен был соорудить для их жилищ. Спустя два года, я услышал, что Мэдисон подцепила какого-то хоккеиста из команды «Лос-Анджелес Кингз» и жила в Калифорнии на Манхэттен-Бич
Я отбрасываю мысли о Мэдисон прочь и поднимаю пистолет. Глок 4 G19. Черт, серьезная вещица. Единственная причина, по которой мне это известно, потому что один из моих друзей
Плохо.
Я обращаю внимание на письмо
Я беру письмо, и чтобы прочесть его, мне не нужно включать свет. Это одна из фишек проживания в Таосе, вдали от цивилизации и городского освещения. Вот почему я здесь приобрел землю и построил «Жемчужину» — ради звезд. Ясными ночами ты можешь увидеть миллионы из них, и это захватывающее зрелище, достаточное, чтобы напомнить вам о том, насколько мы малы по сравнению с величественностью таких вещей. Иногда я сижу здесь наедине с собой, любуясь этим видом и думая о жизни. Иногда вспоминаю женщину, ради которой я это построил.
Я поднимаюсь с дивана и иду по тропинке, вдоль которой растут овощи и цветущие растения, а также небольшие фруктовые деревья. Тропинка ведет к южной стороне стеклянных панелей, выходящих на участок и стоящих под наклоном, чтобы ловить солнечные лучи, пока солнце поднимается на востоке и заходит на западе. Также, благодаря отражающимся звездам, панели служат как идеальное ночное освещение, которое освещает заплаканный лист бумаги в моей руке.
В горле появился ком, пока я перечитываю это письмо. Черт меня побери, если это не предсмертная записка, но чем еще это может быть. Это точно не гребаная поэма, которую пишут лишь бы что-то написать. Я возвращаю письмо на журнальный столик, положив пистолет сверху, именно так, как оставила его Златовласка. Так как она не поставила своего имени, для меня она будет оставаться Златовлаской. В конце концов, мне нужно знать, кому принадлежит это личико — и сиськи.