Все о мире Ехо и немного больше. Чашка Фрая

Да, ты абсолютно прав.

На самом же деле, подобные вещи иногда происходят почти со всеми. И вот что действительно невероятно полезно: знать в таких случаях, что это не фигня какая-то просто так, а важное случилось. И его надо отслеживать, наблюдать, запоминать, анализировать, а не поулыбаться и забыть.

И вот что я к этому всему хочу добавить.

Отличить страх, грубо говоря, отлучения от плюшек, – от страха отлучения от духа – действительно очень, очень непросто.

Но есть одна штука, которая в этом сильно помогает.

Делать нужно, во-первых, то, от чего тебя прет, а, во-вторых – тогда, когда тебя от этого прет.

Если пользоваться этой формулой, возможные плюшки обязательно отодвинутся на второй план, потому что драйв – слаще любых возможных социальных наград, любой морковки перед носом.

А как действовать, если делаешь что-то совсем новое, о чем не знаешь, будет у тебя от этого драйв или нет?

А вот так и действовать: во-первых, сесть и вспомнить, от чего драйв был. Я думаю, нет ни одного человека на свете, который хотя бы раз не испытывал это состояние (я его называю состоянием потока), когда тебя подхватывает и несет нечто большее, чем все твои силы и возможности, вместе взятые. Состояние подъема, восторга, вдохновения. Причем – внимание! – совершенно не важно, с чем оно было связано.

Вспомнив это состояние, нужно постараться воспроизвести его в отрыве от источника драйва. Если есть какие-то штуки, которые при этом можно перенести – нужно их брать.

Я в последних классах школы по велению сердца очень много просиживал в научных читальных залах Публичной библиотеки. Огромные окна. Пустые столы – тетрадка, ручка, взятая стопка книг. Зеленые лампы. Книжные шкафы от пола до потолка. Тишина. Вокруг – не толпа, но довольно много людей, которые сосредоточенно работают свое. Жизнь у меня тогда была нервная, и тишина этих рабочих залов была настоящим оком в сердце бури, и нигде я так не работал, как там – собственно, оттуда начался мой литературный перевод.

Я, конечно, не могу взять в карман и унести с собой Публичку. Но я могу поставить чистый стол, а на него – зеленую лампу. Положить тетрадь и ручку (и больше ничего). И каждый раз от этого пятна света на столе в затененной комнате во мне поднимается та волна «сейчас мы будем много и вкусно работать», которая несла меня тогда, много лет назад.

И так можно проделать почти со всем.

Делать точки опоры для драйва – можно и нужно.

А в состоянии драйва куда легче удается удержать намеренье и постановку себя в центр своей жизни. Потому что драйв – он всегда изнутри. А мысли о том, как то, что ты делаешь (или ты сам), понравится кому-то, кроме тебя, – всегда снаружи. И через них самоцентральность утекает, как через трещину. В центре не ты, в центре те, кому все это должно понравиться.

И это работает, я проверял.

Чашка двадцать шестая «Ветры, ангелы и люди»

О мечтаниях и действиях, и каждый хотел бы так

Я: В этой серии у нас «Ветры, ангелы и люди», и я хочу поговорить о безнадежном вложении.

М.Ф.:Давай поговорим.

От читателей вопросов нет, но есть мой. Как раз по «Самому красивому в мире консулу». У меня сложилось впечатление, что в этом рассказе творец мира настолько ревнив к своему творению (и жаждет оставить его сферическим конем в вакууме навсегда), что не дает ему осуществиться, пока жив. Что не может допустить овеществления своего «настоящего» на уровне материи. Это что – ревность? Жадность?

Нет. В его случае все-таки просто победил телесный страх.

Марк просто очень испугался.

Человеческое тело у него. Трусливое.

Как человек, однажды оказавшийся в пространстве с двумя закатами, я его понимаю очень хорошо.

И его страх был так велик, что держал этот мир от прорастания, пока у него было тело?

Понимаешь, по тексту выходит, что мир его рванул наружу с его смертью.

Я думаю, тут, скорее, так.

То, что он испугался и отменил Лейн, сделало Лейн дважды сверхценностью, а желание отменить эту ошибку, все исправить, вернуться и не испугаться – сверхзадачей.