Все о моем дедушке

Через несколько недель, вспоминая эти слова, я корил деда за лицемерие. Но в тот момент я посчитал, что это сентенция настоящего мудреца, — фраза ведь хорошая, хоть и с душком популярной психологии, — и отступился. Кроме того, день готовил мне еще один сюрприз, уже знакомый и не такой впечатляющий, но от этого не менее приятный.

Был матч «Барсы», и мы с дедом, как уже не раз до этого, смотрели его с вип-трибуны вместе с его друзьями, знакомыми и всеми, кто имеет вес в Барселоне, в Каталонии и за пределами Каталонии. Вместо того чтобы следить за игрой, я то и дело с восхищением наблюдал за дедом, окруженным вниманием стольких важных людей, которые подходят к нему, похлопывают по спине, улыбаются, шепчут ему на ухо секреты и представляют его другим таким же влиятельным людям. Это была непрерывная череда расшаркиваний и любезностей, ради которых деду не приходилось даже вставать с места — он прекрасно осознавал свою власть. Власть, которая оставалась для меня до конца непостижимой: мне казалось, она порождается умением дедушки завязывать ценные знакомства и нашим отчаянным национальным стремлением «производить хорошее впечатление». Именно это стремление когда-то побудило нашего предка основать фонд, и этим стремлением дедушка умело пользовался, чтобы заставлять самые влиятельные компании расставаться с деньгами — щедро финансировать фонд ради того, чтобы заслужить славу меценатов. Это меня в дедушке особенно восхищало: что не он лижет кому-то задницу, выпрашивая подачки, а они сами ползают перед ним на коленях и чуть ли не умоляют взять у них деньги для фонда. Дедова стратегия мне казалась верхом мастерства. А еще больше я перед ним преклонялся потому, что эти деньги предпринимателей, у которых миллионы лезут из ушей, он не тратил на то, чтобы строить какие-нибудь многоэтажки, а вкладывал в культуру и образование на благо всего общества.

В тот вечер мне казалось, что всё идет по обычному сценарию. Но только казалось. Потому что я мог думать только о том, что познакомился с Хуаной Чичарро, да о любопытном и немного странном факте, который попался мне в документах Даниэля Каноседы, ну и, конечно, о матче, который оставался напряженным до самого конца: неудачное пенальти противника, удар по воротам и гол «Барсы» на последней минуте. Я от радости орал, как сумасшедший, и сбросил всё накопившееся напряжение.

Будь я тогда чуть внимательнее, я заметил бы, что дед очень часто смотрит на телефон, гораздо чаще обычного. И что, вопреки своему обыкновению, он сам поднялся навстречу человеку, который зашел на трибуну, и увел его внутрь, в один из вип-залов, чтобы поговорить вдали от посторонних глаз. Несколькими днями позже я узнал, что это один из адвокатов деда, но тогда подумал, что это был очередной его приятель. К тому же на место дед вернулся спокойным, держался как ни в чём не бывало, и я не придал этому значения. И мне не пришло в голову спросить, не случилось ли чего, на обратном пути, когда нас вез домой верный Анхель. Встреча с тем человеком совершенно стерлась у меня из памяти к тому времени, как мы вернулись, и дед наполовину в шутку, наполовину всерьез пригрозил, что отдаст меня в армию, если я подведу его перед учительницей. Уже в кровати, увидев пропущенный звонок по «Вотсапу», я перезвонил матери и сказал, что у меня всё отлично, а потом набрал отцу, он тоже пытался со мной связаться несколько раз, пока я был на футболе. Мне пришлось постараться, чтобы не проговориться о съемках (дедушка не разрешил мне пойти и посмотреть на них утром, зато разрешил после уроков) и не испортить отцу хорошее настроение, с которым он рассказывал, что получил заказ. После разговора я уснул счастливый, думая, что жизнь прекрасна, и не зная, что всего через сорок восемь часов нейтронная бомба уничтожит наше существование.

5

На следующее утро я пришел в школу на десять минут раньше обычного. Хотел начать день с того, чтобы похвастаться перед Начо и Лео фоткой с Хуаной Чичарро. Я ее послал Кларе по «Вотсапу», но попросил, чтобы она никому не пересылала, — хотел посмотреть, какие у тех двоих будут лица, когда они ее увидят.

Клара сдержала слово. Как всегда. Я ей во всём доверял и мог рассказать о чём угодно, зная, что она будет нема как могила. Когда сама Клара просила сохранить что-то в тайне, она говорила всего одно слово, в котором выражала всю идею:

— Швейцария.

И было понятно, что надо вести себя как швейцарский банк, который ни за что на свете не расскажет, что люди со всего мира прячут там свои капиталы, чтобы не платить налоги на родине.