«Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

— Здравия желаю, товарищ комиссар, — вскочив, ответил Черепнов.

— Да ты сиди. Я тоже присяду к тебе.

— Пожалуйста, садитесь, — бросив охапку соломы рядом с собой, сказал Черепнов.

— Что делаешь?

— Кинжал.

— Зачем он тебе?

— Я стреляться не собираюсь, товарищ комиссар, если попаду к немцам, буду драться пистолетом, кинжалом и зубами.

— Как дела в экипаже? — спросил Калашников.

— Нормально. Самолет готов. Экипаж под самолетом. Ждем боевого задания.

— Хочу, Черепнов, поговорить с тобой.

— О чем?

— О поведении в бою.

— Об этом командир со мной уже говорил и пригрозил отдать под суд.

— Ты опытный боевой летчик, отмечен правительственной наградой. Но почему у тебя не хватает выдержки сохранять место в боевом порядке при обстреле зенитной артиллерии и атаках истребителей?

— Вы что, товарищ комиссар, пришли в душу мне посмотреть? А вам не страшно будет заглянуть мне в душу? — вызывающе спросил Черепнов.

— Я не из пугливых.

— Смотрите, товарищ комиссар, да не раскаивайтесь. Душа у меня страшная.

Наступило молчание. Черепнов шлифовал ручку кинжала, а Калашников смотрел и думал, откуда столько дерзости в таком на первый взгляд молчаливом летчике.

— У нас в эскадрилье все дружат, а ты, Черепнов, живешь как-то замкнуто, с другими летчиками и штурманами почти не общаешься, — прервал молчание Калашников.

— Были у меня друзья в 860-м полку, да все погибли в летних воздушных боях. Из всего полка уцелели только мой экипаж да экипаж Девиченко. При переформировании полка наши экипажи перевели в ваш 57-й полк. Да только черта в ступе! Погибать я не собираюсь, и если к концу войны в этом полку останется хотя бы один самолет, то на нем будет летать мой экипаж, — заявил Черепнов.

Забегая вперед, отмечу, что 24 апреля 1945 года в последнем бомбардировочном ударе полка по Берлину в боевом порядке летел экипаж Черепнова, единственный из оставшихся в живых экипажей полка, которые вели боевые действия в те дни 1942-го и начала 1943 года под Сталинградом и на севере Донбасса.

— Твоя уверенность в своих силах похвальна, но это не мешает тебе, Черепнов, дружить с нашими летчиками, — сказал Калашников.

— С кем дружить? Рудь и Девиченко, а остальные — офицеры. А какая дружба у сержанта с офицерами? — спросил Черепнов и добавил: — Я со всеми — товарищ, а дружба, товарищ старший политрук, дело тонкое.

— Не понимаю, Черепнов, что ты имеешь в виду, объясни.

— В бою я не связан ни со штабом, ни с теми, кто остался на земле. Там я надеюсь на самолет, подготовленный техниками, и на свой экипаж, который поможет мне выполнить боевую задачу и выжить.

— Ну, положим, твой успех в бою, Черепнов, зависит не только от экипажа, но и от командира и от группы бомбардировщиков, в которой ты летишь, — возразил Калашников.

— Да, в какой-то мере зависит и от эскадрильи, но главное все зависит от экипажа. И в экипаже жизнь каждого зависит друг от друга, поэтому мы и дружим беззаветно.

— На этой основе, Черепнов, ты мог бы дружить и с другими экипажами.

— Товарищ комиссар, дружат потому, что один другому нравится, или понимают, что из дружбы можно получить пользу в бою. В экипаже это конкретно, в эскадрилье зависимость одного от другого меньше, а в полку ее почти нет, — объяснил Черепнов.

— Ну ладно, Черепнов, тебя не убедишь, а вот разговорчики насчет выживания ты брось. Это гнилые разговоры.

— Разговоры я могу бросить, если они вам не нравятся, но мнение свое не изменю.

— А в чем, Черепнов, суть твоего мнения?

— В бою, товарищ комиссар, не все так просто, как кажется и как примитивно описывают это иногда в газетах.

— А что не просто, на что ты намекаешь?

— Это длинная история, товарищ комиссар. Я не выбирал свой экипаж и не выбирал ваш полк, а воюю там, куда меня послали, — сказал Черепнов.

— Ну и что из этого?

— То, что каждый из нас в бою летает все время под угрозой смерти или ранения. А это и тянет нас друг к другу.

— Ну и дружите, Черепнов, разве я против? Сильный и дружный экипаж только на пользу как эскадрилье, так и полку. Только не замыкайтесь слишком в одном своем экипаже.

— В боевом вылете наша прямая цель состоит в том, чтобы выполнить боевое задание и победить врага, а другой целью, о которой никто не говорит, является сохранить самолет, жизнь, выжить в бою. И здесь загвоздка в том, что сохранение жизни зависит как от меня самого, так и от действий штурмана и каждого стрелка, — сказал Черепнов.

— Со своей скрытой целью выжить ты, Черепнов, можешь дойти до того, что предложишь всем составом экипажа сдаться в плен немцам. Это будет самый простой способ выжить, — раздраженно сказал Калашников.

Черепнов почернел и замолчал.

— Что же ты молчишь, Черепнов? Командование ставит перед нами задачу разгромить и изгнать немцев с территории нашей Родины, а ты будешь бороться за выживание?

— У командования и у летчика на войне цели общие и разные, — мрачно сказал Черепнов.

— Как так разные?