«Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

По окраине аэродрома иду в землянку летного состава. На летном поле обнаглевшая метель буйствовала вовсю. Белыми вихрями снег несся через взлетно-посадочную полосу. Горизонт в дымке. Даже капониры и самолеты на противоположной стороне скрылись в снежной мгле.

В землянке у самой печки грелись окоченевшие под самолетами техники. Две лютых фронтовых зимы проморозили людям кости и жилы.

— Собачий холод, — говорит техник звена Коровников, протягивая руки к печке.

— Собачий холод переносят только авиаторы, — говорит Рябов.

— По дороге к миру когда-нибудь согреемся, — говорит Коровников.

— Наша дорога к миру покрыта телами наших убитых товарищей и трупами врагов. На ней особенно не согреешься, — вступил в разговор штурман эскадрильи Каменский.

— Тогда, Иван Иванович, грейся воспоминаниями о прошлом, — говорит Рябов.

— Мои воспоминания о прошлом наметают сугроб в душе. От них тепла нет, только неспокойно сердцу.

Запищал зуммер телефона. Гладков взял трубку, выслушал указания и приказал:

— По самолетам! Взлет через пятнадцать минут. Будьте внимательны при выруливании. Не побейте в пурге самолеты друг друга.

— Ну, Черепнов, полетим? — натягивая шлемофон, бодро спросил Рудь.

— Полетим, только к цели, наверное, придется пробиваться чертовски трудно, — ответил Черепнов, застегивая комбинезон.

— Мы с тобой не хуже и не лучше других.

— Я давно привык трезво смотреть на опасность боевых вылетов, и почти не страшно, что однажды придется умереть.

— А мне умирать совсем не хочется. Хотя тоже готов ко всему, но лечу, надеясь на успех, — сказал Рудь.

У самолета продрогший на ветру техник Крысин докладывает о готовности бомбардировщика. Под ударами метели самолет покрылся иголочками синего инея. Застегнув парашют и устроившись в кабине, готовлюсь к запуску моторов. Если у самолета метель угрожающе шипела, то в кабине самолета она свистела, рыдая аккордами созвучий в антенне и крыльях. В вихрях поземки выруливаю и взлетаю за Гладковым.

После взлета видимость улучшилась, но из-за сплошной низкой облачности мы летим по маршруту на малой высоте. Перед целью облачность поднялась, и Гладков вывел группу на высоту девятьсот метров. Впереди черным медальоном на нитке железной дороги показалась станция Сентяновка. На ее путях два эшелона с дымящими паровозами. Заходим на цель. Трассы снарядов малокалиберной зенитной артиллерии прошивают боевой порядок бомбардировщиков.

Штурман открывает бомболюки, и бомбы летят на вражеские эшелоны.

— Разбили тринадцать вагонов и один эшелон подожгли, — докладывает Желонкин.

— Сзади снизу атакуют два «мессера», — сообщает Наговицин.

По самолету летчика Рудя хлещут трассы снарядов атакующих истребителей. Самолет дрожит от огня стрелков. В следующее мгновение самолет Черепнова увеличил дистанцию и взял принижение, и его стрелки сразу же выбили истребители, атаковавшие самолет Рудя. На станции ярко разгорелся один из эшелонов.

— Всем в облака! — командует по радио Гладков.

Отворачиваю вправо и ухожу в облака. Истребители отстали, а самолеты Рудя и Черепнова летят вплотную к моему самолету. Под облака вышли только перед пролетом Дона.

После нашей посадки на разведку войск и аэродромов противника был послан экипаж Погудина. Из-за низкой облачности и плохой видимости на аэродром он не вернулся, а произвел посадку в районе Слащевской.

Не вернулся в этот день и экипаж старшего лейтенанта Озерова В. Е. со штурманом старшиной Каримовым У. С., стрелком-радистом Розановым и воздушным стрелком сержантом Хочковским В. И., выполнявший воздушную разведку аэродромов в Сталине и Горловке.

4 февраля бомбили танки противника на южной окраине Голубовки и в Серго, уничтожив два танка. Из Голубовки нас обстреляла зенитная артиллерия, но — безрезультатно.

Когда после посадки я зарулил на стоянку, у самолета меня встретил адъютант эскадрильи капитан Рябов.

— Георгий Алексеевич, разрешите мне дней пять полетать на боевые задания с Гладковым! — попросил он.

Упрекнув Рябова в том, что, участвуя почти в каждом боевом вылете своей эскадрильи, он еще и к соседям нанялся, я разрешил.

Рябов был летающим адъютантом эскадрильи. Он участвовал почти в каждом боевом вылете, но это не мешало ему всегда четко докладывать о боевом составе экипажей и звеньев, своевременно организовывать размещение, обмундирование и питание личного состава, а также вести несложную эскадрильскую переписку. В воздухе он отличался хорошей ориентировкой, быстротой реакции на изменения в воздушной обстановке и характере целей, а также меткими бомбовыми ударами по объектам противника. Его уважали за необыкновенную смелость, яростную ненависть к фашистским захватчикам, глубокие знания тактики и возможностей средств противовоздушной обороны противника. Командование полка неоднократно поручало ему, в качестве ведущего штурмана полка, наносить ответственные бомбардировочные удары. На аэродроме он тоже был нарасхват. Когда требовалось срочно собрать какие-то сведения, подготовить документы или уладить дело с батальоном аэродромно-технического обслуживания, командование полка часто поручало это Рябову.