Все обернуто в красный атлас (ЛП)

========== -1- ==========

24 декабря 2000 года

Войдя в свой дом, я почувствовал на коже покалывание чужой магии. К счастью, знакомой для меня. Это утешало. И раз она поставила защиту, я знаю, что этой ночью не высплюсь.

Сама мысль об этом заставила мое сердце сбиться с налаженного ритма.

Закрыв за собой дверь, я оглядел первый этаж своего убежища, единственного места в этой забытой богом войне, которое полностью принадлежало мне. Комната отличалась от обычной. Каким-то образом у нее нашлось время, чтобы украсить комнату к празднику, несмотря на хаос, царивший в мире.

Я медленно сбрасываю мантию и начинаю перечислять изменения, окидывая взглядом каждый кусочек дома.

Вечнозеленая гирлянда из еловых веток висела у потолка, увенчанная блестящим красным бантом в центре, вместе с волшебными огоньками и никогда не тающим снегом на них. Серебряные подсвечники стояли по углам, а на них - зажженые красные свечи.

Красные и зеленые одеяла — одно для нее, другое для меня — накинуты на спинку потертого дивана, а на кофейном столике стояло блюдо с рождественским печеньем вместе с кружками, в которых дымилось какао. Она поместила все в стазис, сохраняя их в свежем, первоначальном состоянии, пока мы не будем готовы отпраздновать.

Там даже стояла чертова рождественская елка, которой у меня не было с пятого курса. Я подхожу к ней, проводя пальцами по одной из веток и глубоко вдыхаю, впитывая в себя запах сосны и легкий привкус корицы. На елке висят красные и золотые безделушки, маленькие украшения в виде сердечек, пряничных человечков и снежинок, которые выглядят самодельными, а на переднем плане — наша фотография в серебряной рамке.

Единственная фотография, где мы вместе.

Мои пальцы скользят к манжетам черной рубашки, и я одну за другой расстегиваю пуговицы. Пока я закатываю рукава до локтей, картинка повторяется три раза, но я не могу оторвать от нее глаз. Мы лежим в постели, ее кудри разметались по подушке, и мы оба улыбаемся. И тогда я двигаюсь, мои губы касаются ее щеки, в то время как рукой собственнически обхватываю ее за талию.

Я надеюсь, что смогу воссоздать эту же сцену утром.

Она еще не появилась, и это немного необычно. В другие разы, когда я проходил через защиту, она тут же оказывалась рядом. Но было ясно, что она решила сделать сюрприз для меня и, вероятно, хочет, чтобы я осмотрел все это, прежде чем найду ее.

Проверяя каждую комнату на нижнем этаже, я замечаю другие маленькие штрихи, которых раньше здесь не было. Новые книги на полках в давно забытом кабинете, новая посуда на кухне, портрет в рамке на стене.

— Кто ты? — спрашиваю я, глядя на человека в кадре.

Тот задирает нос.

— Почему бы тебе не спросить свою маленькую грязнокровую подружку? Это она принесла меня сюда.

Когда я свирепо смотрю на него и ухожу, он бормочет мне вслед:

— Какая потеря.

И я хочу сорвать его раму со стены. Я снова и снова слышу слова разочарования мной — здесь мне это, конечно, не нужно.

Ворча, я поднимаюсь по лестнице в спальню, которую мы обычно занимали. Эта комната, безусловно, изменилась наибольше всех. Свет приглушен, но когда я оглядываюсь вокруг, я вижу ее руку повсюду. Она сохранила некоторые вещи, которые, вероятно, считала важными для меня.

Стены по-прежнему темно-зеленые, а мебель — странное сочетание антиквариата, собранного мной в Поместье и других владениях Малфоев. Фотография моих родителей, снятая до того, как жизнь пошла прахом, все еще стоит на моей тумбочке, мама улыбается и смеется над чем-то, сказанным отцом, пока тот с обожанием смотрит на нее.

Но появились и новые вещи.

Ее вещи.

На стене у окна висит золотое зеркало причудливой формы. Ваза с темно-красными розами стоит на прикроватной тумбочке, добавляя небольшое количество их аромата в комнату. Еще больше волшебных огоньков обернуто вокруг балдахина, и я знаю, что она сделала это для меня — я не выношу темноты, и они дают ровно столько света, чтобы снять напряжение. На второй тумбочке стоит фотография — она сидит между Поттером и Уизли, все трое смеются, и это лишь показывает, насколько мы разные.

Я уверен, что нашел бы кое-что из ее одежды, если бы открыл шкаф, но воздерживаюсь, мои глаза слишком заняты, тщательно рассматривая все остальное.

Кровать застелена белыми простынями и тяжелым красным пуховым одеялом.

Я никогда в жизни не видел красного одеяла в доме Малфоев или Блэков.

— Тебе нравится? — спрашивает она, пугая меня.

Я оборачиваюсь и вижу ее в кресле в углу комнаты, поджавшую ноги под себя.

Глаза у нее большие, карие и такие теплые. Я мог бы с радостью потеряться в них на несколько часов. Или дней. Возможно, даже на месяцы или годы. И на ней нет ничего, кроме красного нижнего белья — бюстгальтера без бретелек, который я вижу в первый раз, крошечных трусиков… и подходящей под цвет помады.

Она заставляет меня чувствовать себя так, словно все, чего я хочу на Рождество, — это положить конец этой войне, тому, что держит нас порознь.

— Мне нравится это, Грейнджер.