Все очень непросто

Не надо думать, что это нечто вроде кафе-мороженного, где играет группа. "Хард-рок кафе" в мире всего несколько. Это — своеобразный центр рок-культуры. Это — роскошный ресторан, способный удовлетворить самые изысканные вкусы. Это — мемориальный музей, где собраны реликвии, принадлежащие лучшим музыкантам мира: гитара Джимми Хендрикса, одежда Битлз и т. д. И, наконец, это — престижнейший концертный зал, где выступали и выступают (но только по одному разу) звезды рок-музыки.

Честь выступить в Хард-кафе была оказана Элвису Пресли, Стиви Вандеру, Роллинг Стоунз, Чабби Чеккеру и др., причем честь обоюдная: заведение очень гордится людьми, занимавшими его сцену, и в ознаменование каждого такого события на площади перед зданием навечно помещается бронзовая звезда с фамилией певца или названием группы.

Сердце любого рокера зашлось бы при взгляде на это созвездие имен, и каково же было наше удивление, когда "Машине" официально предложили выступить в этом замечательном месте.

Ни о какой звезде, конечно, разговора не было (этот вопрос решался спецсоветом), но возможность поиграть на одной сцене с музыкантами такого масштаба просто потрясала.

Первая (и последняя) очередь, которую я увидел в Штатах, была очередь за билетами на наш концерт. Публика собиралась солидная, так как цена билетов была довольно высока — около 35 тысяч рублей по 1993 г., хотя для американцев уже давно "пробил час рэм".

Все, конечно, очень волновались. Концерт открыл тремя песнями Александр Борисович. Пел он по-русски, но зрители были буквально потрясены его вокальным мастерством и этого не замечали. Некоторые в волнении закурили, другие обменивались вполголоса восхищенными репликами. Тогда Градский сделал следующее: оборвав но полуслове волнующий рассказ о приключениях Гарсии Лорки, он, пользуясь буквально тремя английскими словами (типа Ноу смокинг, фастен белтс), заставил зал замолчать и прекратить курение, чем поднял престиж советских артистов на небывалую высоту. Об этом взахлеб с одобрением написали утренние газеты.

После этого "Машине" работать было легко, зрители были само внимание, и я даже слышал, как по залу пролетели две мухи.

Еще до поездки Андрей удачно перевел несколько песен, а перед русскими текстами делал по-английски небольшой анонс, так что для зрителей не пропала ни музыка, ни смысл, что было особенно приятно. Был большой успех.

В течение всего концерта за моей спиной стояли трое солидных мужчин и очень внимательно наблюдали за моими действиями. Первый был по виду очень похож на продюсера Мадонны, второй явно напоминал продюсера Рода Стюарта, а третий скорее всего являлся продюсером Майкла Джексона. Пришлось мне блеснуть мастерством и хвататься за ручки в темпе шахматного блицтурнира.

По окончании концерта я повернулся к ним и спрашиваю:

— Как вам понравился "саунд звука"?

Один сказал: "Отлично", другой: "Шикарно", а третий:

"Бесподобно", — и добавил: "Прекрасная работа".

Странно все-таки, как Америка влияет на творческие способности человека. Вот помню в Орле после концерта зрители прибегают:

— Где, — кричат, — этот звукорежиссер хренов, надо бы ему руки оторвать!

Это — на Родине, а здесь такие важные люди и "шикарно и бесподобно".

В общем сижу я, это, и мысленно уже у Мадонны и Стюарта работаю, а может быть даже и у Майкла.

Тут Макаревич подходит:

— Чего-то, — говорит, — мне показалось, что гитара сегодня была тиховата.

Пришлось срочно в "Машину" возвращаться.

А мужики те, трое, оказывается поспорили между собой на бутылку виски, что я обязательно что-нибудь сломаю, но просчитались сволочи.

На вечерней "разборке полетов" вышел небольшой спор о программе, но все согласились, что в целом концерт прошел хорошо; Андрей с достоинством комментировал по-английски русскую часть концерта, а я ничего не сломал.

Александр Борисович, зашедший на огонек, тоже сдержанно похвалил коллектив, но чувствовалось, что у него есть свое собственное мнение о том, кто принес концерту успех.

(Александр всегда относился к Машинистам, как к братьям меньшим, на что, безусловно, имел право, и позволял любить себя и восхищаться только издалека).

В ответ на этот демарш я вынужден был тут же наврать, что слышал из верных источников о планирующемся открытии Звезды в честь "Машины времени". Градский хохотал ток, что стёкла чуть не лопнули, и предложил в качестве материала для звезды трехслойную фанеру. Было грустно.

А сон-то оказался, что называется, в руку. Дня через два американцы намекнули, что утром около "Хард-рок кафе" состоится некая торжественная церемония. (А кое-кто продолжал хохотать.)

Я пошел в магазин и приобрел за 70 центов кусочек жести, подручными средствами обрезал его, придав форму звездочки. Написать фломастером имя и фамилию было уже делом техники.

На следующий день далласцы не поленились устроить пышный праздник в своем стиле. Было все: и небольшой оркестр, и разрезание лент, и торжественное срывание со звезды красного покрывала. В конце церемонии "американские пионеры подарили "Машине времени" галстуки" (Пьер Карден) и т. д. и т. п.