Все отношения

{176} - Говорите про Мари.

- Когда я сказала, что я жена Аллота, она вся вытянулась, ее точно кто-то стал растягивать. От глаз до ступней, в одну струнку вытянулась. Точь-в-точь как я на наброске зарисовала, на который вы не хотите смотреть.

- И что она сказала?

- Почти ничего не сказала. Сказала, что ничего сказать не может, что не понимает, что ждет.

- И больше ничего?

- Ничего. Она на меня смотрела.

- Но все-таки?

- Знаете! - воскликнула Зоя, внезапно вспыхнув, - что вы меня о Мари расспрашиваете почти так же как расспрашивал Аллот, когда я вернулась?!

- Он подробно расспрашивал?

- Да. И записывал. И потом вкладывал в эту папку. Зоя указала на ту, где стояло: "Реверендиссимус Доминус".

- Когда я пришла во второй раз, Мари была внешне спокойной, но сразу можно было рассмотреть, каких это ей стоит усилий. Она предложила мне чаю и позвала вашу старшую дочку. Я ее взяла на колени.

- Мари-Женевьев?

- Да. Мари-Женевьев. Она похожа на вас, у нее ваши глаза. Когда я заговорила об Аллоте, сказала, что он лежит в гипсе, беспокоится насчет фабрики и просит ничего не решать не посоветовавшись, Мари меня оборвала почти сразу.

- Попросила об Аллоте ничего не говорить?

- Да. Она сказала, что у нее есть к кому обратиться за советом, и что Аллота она видеть не хочет, ни за что не хочет.

- И кто же ее советник?

- Она не захотела его тогда назвать. Только когда я в третий раз пришла - назвала.

Замолкнув на минуту Зоя добавила, с резкостью:

- Вы меня мучаете вашим допросом. Больше мучаете, чем мучил Аллот, когда расспрашивал. Честное слово. Я у вашей Мари ничего не выпытывала. И ничего ей не сказала из того, что о ней знаю. Должно быть я добрей вас. Или, может быть, несчастней. И зачем вам все подробности? Ему они нужны были чтобы писать. А вам?

Она налила полный стакан вина и, не отрываясь, выпила.

- Кто ее советник? - спросил я снова.

- Его фамилия Романеску.

И так как я не уловил тотчас же кто Романеску, Зоя пояснила:

- Он бывший банкир. Теперь он часовщик. Я его застала у Мари когда пришла к ней в третий раз. Он что-то подвинчивал в больших часах. Потом мы пили чай. Нерс привела обеих ваших дочерей. Я опять заметила, что старшая похожа на вас. А Доротея на мать.

{177} Сказав это, Зоя долго, упорно, настойчиво стала смотреть мне в глаза, так долго, так настойчиво, что мне стало не по себе. При этом губы ее шевелились. Зная, что это значит, и опасаясь услыхать ненужные слова, я спросил почти грубо:

- Что было потом?

- Потом было то, что мы с Романеску вместе вышли и разговаривали.

- О чем?

- О разных вещах. Неинтересных. Он сказал, что Мари попала в трудное положение в особенности в смысле фабрики. Он пришел в первый раз осматривать часы на другой день после вашего исчезновения, ничего о нем не зная. Через несколько дней он снова пришел, чтобы еще что-то починить, так как в первый раз у него не было с собой каких-то инструментов. И запомнил, что Мари, глядя как он работает, сказала ему, что в этих часах должно быть накопилось много минут с тех пор, как они остановились. Он ничего не понял, но вот запомнил. Может оттого и запомнил, что не понял? Еще ему показалось, что у Мари есть какая-то суеверная надежда, что когда часы пойдут, вы вернетесь. Он ей что-то, сколько я поняла, рассказал, что времена бывают разные, и что вот он сам раньше был банкиром, а теперь стал часовых дел мастером, так как ему пришлось бежать и скрываться. Она ему показала письмо директора фабрики, на которое не знала как ответить. Он сейчас же все понял и написал черновик, сказав, что ей надо быть очень осмотрительной, что мало ли что бывает? И обещал всегда ей помогать в переписке. У него деловой опыт. В общем, предложил услуги.

- Это все?

- Не совсем. Он еще меня спросил, знаю ли я вас, если знаю, то что думаю насчет вашего исчезновения?

- И что же вы ответили?

- Что не знаю, почему вы пропали.

Тут силы ее покинули. Она вскочила, села в кресло, закрыла лицо руками и, плача, проговорила:

- И это не все, и это не все, не все... но только зачем и кому это нужно? Зачем вы мне насилуете душу?

Я налил стакан вина, подошел к ней, оторвал одну из ее рук от глаз, подставил стакан к губам и с любопытством смотрел, как она его, - большими и жадными глотками, - выпила. Я ведь уже был сюжетом повести обо мне написанной и мне все было можно!

- Вы еще туда ходили? - спросил я.

- Да. Но много позже.

- И что вы видели?

- Видела стол, на столе деловые бумаги и телефон.

- Что?

- Вот то, что я говорю. И видела вашу жену, которая мне сказала, что Романеску приходит по несколько раз в неделю, чтобы {178} помочь ей разобраться в делах, что он ее доверенный.

- И что же сказал Аллот, когда об этом узнал?

- Что он все равно болен и не мог бы помочь вашей жене даже если бы она к нему обратилась. И что так лучше.

- А вы что?

- То есть как я?

- Что вы все это время делали?

Встав, Зоя подошла к зеркалу, слегка напудрилась, поправила волосы. Мне было видно ее отражение. Я заметил, что вдруг глаза ее потемнели, что недобрая в них мелькнула искорка.

- К сожалению я продолжала вас любить, - произнесла она.